«Постановление главноначальствующего Ярославской губернии, командующего вооруженными силами Северной Добровольческой армии Ярославского района.
Объявляю гражданам Ярославской губернии, что со дня опубликования настоящего постановления в целях воссоздания в губернии законного порядка и общественного спокойствия восстановить повсеместно в губернии органы власти и должностные лица, существовавшие по действующим законам до октябрьского переворота, то есть до захвата центральной власти Советом народных комиссаров. Признаются отныне уничтоженными все законы, декреты и постановления так называемой Советской власти как центральной, так и местной. Отменяются положения Временного правительства о губернских, уездных комиссарах и о милиции. Судебная власть восстанавливается в составе окружного суда и мировых судей, причем мировые судьи в первой инстанции решают все дела единолично. Все судьи, выбранные до 1917 года, восстанавливаются в своих правах. Восстанавливаются прокурорский надзор и вообще все органы судопроизводства. Восстанавливаются земское и городское самоуправления. В волостях действуют старшины и секретарь.
— Все, ваше высокородие. Воззвание читать?
Перхуров отрицательно качнул головой, произнес:
— С этого, господа, мы начнем восстановление на святой Руси порядка… Желаете что-нибудь сказать, господа?
— Разрешите? — произнес Дюшен. — Все, что мы услышали, точнее — часть из услышанного, не совсем, я бы сказал, совпадает с программными устремлениями нашей партии. Согласитесь, что слова «старшина», «мировой судья»…
— Они вам неприятны, господин…
— Дюшен, — подсказал Лопатин.
— Режут вам слух, господин Дюшен? Ну что ж, придется городскому самоуправлению, думе и другим органам начать действовать без вашей партии. Я, откровенно говоря, надеялся на ваше благоразумие. Городским головой назначаю вас, господин Лопатин. Социал-демократы свободны…
— Позвольте, ваше высокородие, — поднял голос Машковский.
— Не позволю! — невозмутимо ответил Перхуров.
— Я хотел сказать, что точка зрения моего коллеги Дюшена не отражает истинных настроений нашего комитета. Для меня лично старшина и мировой судья куда благозвучнее комиссара и трибунала. Но можно подобрать иные слова: гражданский судья, например, или волостной уполномоченный…
— Никаких уполномоченных. Старшина есть старшина! Еще вопросы имеются? Нет? Приступайте, господа, к действиям. Связь со мной через капитана Альшевского. Желаю успеха…
Господа начали действовать.
Лопатин послал управляющего освободить свой самый большой дом, занятый по распоряжению городского Совета ткачами Корзинкинской фабрики и рабочими спичечной фабрики Дунаева. Тех, кто не хотел выселяться добровольно, отводили в полицию — к помощнику Грекова. Вещи выкидывали из окон на мостовую.
Меньшевика Богданова, секретаря профсоюза печатников, Савинов и Машковский послали на Корзинкинскую фабрику «поздравить с успешным началом новой великой революции».
Прядильщицы и ткачихи бойкого оратора выслушали молча. В прениях, несмотря на уговоры, никто выступить не пожелал. Крикнули:
— А кто царем будет — опять Николашка или его брательник Михаил?
Богданов вскипел:
— Не говорите глупостей! Россия будет республикой!
— Оно и видно! — крикнули из середины толпы. — Так тебе Лопатин и позволит…
Неожиданно в Богданова полетел булыжник, он еле-еле увернулся, соскочил с трибуны, втянул голову в плечи, озираясь, побежал со двора. Вслед полетели обломки кирпичей, один попал Богданову в зад, неудачливый оратор прыжками добрался до проходной.
На расспросы Машковского о настроении текстильщиков, Богданов уклончиво ответил:
— Среднее. Я говорил, что мне, печатнику, туда идти не следовало. Этот вечный антагонизм между неквалифицированной массой и специалистами.
Машковского вдруг осенило:
— Не позвонить ли в Москву? Как там?
Дежурный телефонной станции сначала отказал: «Не приказано соединять. — Затем весело сказал: — Говорите… Я тоже послушаю, что вам Москва скажет… С кем соединять? »
Богданов назвал номер центрального комитета печатников.
— Они в курсе…
Через несколько минут позвонили:
— Говорите. Москва. Богданов крикнул в трубку:
— Москва! Москва! Мы из Ярославля. Как у вас?
— У нас ничего. У вас как? — ответил женский голос.
— У нас тоже ничего. Скажите, Ленин убит?
Москва не отвечала. Потом мужской голос спросил:
— Кто со мной говорит?
Богданов передал трубку Дюшену. Тот торопливо заговорил:
— Мы хотим знать, что в Москве. Правда ли, что Ленин убит и Совнарком разогнан. Кому принадлежит власть?
Мужской голос грубо оборвал:
— Какая это сволочь со мной разговаривает? Плюньте в рожу тому, кто сказал, что Совнарком разогнан.
— Кто вы?
— Комиссар Московской телефонной сети…
Дюшен положил трубку.
— Я так и думал…
— Может, врет? — высказал надежду Богданов.
— Нет, правду говорит…
Словно в подтверждение его догадки неподалеку от телеграфа разорвался снаряд. Стреляли от Московского вокзала. Стреляли от Коровников. Стреляли артиллеристы Красной Армии, прибывшие из Москвы.
Старуха швейцара Игнатьича долго следила, как оживший покойник сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрел на мертвую жену. Потом он с трудом поднялся, прошел два шага и рухнул, ударился головой об пол.
Старуха подумала, что он снова умер, теперь уже навовсе, и ей стало легче: все-таки ее немного мучила совесть — оставила живого человека без сапог. Хотя и лето и тепло, но все-таки нехорошо ходить босому по раскаленному асфальту. Она даже подумала, не выбросить ли сапоги в вестибюль, потом решила, что не стоит: Игнатьич узнает об этом и излает ее, как последнюю собаку…
Покойник, полежав немного неподвижно, снова поднялся и, держась за поручни, начал подниматься по лестнице. Жильцы, до этого сидевшие смирно по номерам, выбежали и подхватили комиссара. Особенно старалась молоденькая докторша, приехавшая несколько дней назад из Иваново-Вознесенска. Старуха запомнила ее, так как докторша вчера вечером отдала ей большого живого карася в ведерке, сказав, что ее в детстве так закормили рыбьим жиром, что она не ест никакой рыбы.
Докторша, которая не любила рыбы, и какой-то молодой человек внесли раненого на чердак. Потом молодой человек сошел в вестибюль и строго-настрого запретил старухе рассказывать, куда они спрятали комиссара.
— Скажешь, мы тебя, старую, тоже пристукнем. Имей это в виду! Поняла?
