Но выспаться не удалось. Пришел отец, потом Фрунзе, рассказали подробности, которых Андрей, сидя под арестом, не знал. Ни на одной фабрике, ни на одном заводе левых эсеров не поддержали. К утру рабочие отряды подошли к Большому театру, к Кремлю, не позволили мятежникам сделать ни одного выстрела. О том, что Фрунзе командовал отрядом, отбившим у эсеров телеграф, он не сказал.
ПОЛКОВНИК ПЕРХУРОВ НАВОДИТ ПОРЯДОК
Кто-то злой, мстительный, ненавидящий все человеческое, сбросил на Ярославль бациллы безумия, слепой ярости. Как при эпидемии испанки люди почти мгновенно, едва вступив в контакт с больными, заражались и начинали отчаянно температурить, бредить, так и в эти страшные для старинного русского города дни многие из обывателей молниеносно превращались в жестоких, тупых убийц.
В Нахимсона, растерзанного во дворе первого участка городской милиции, Греков выпустил из нагана все семь пуль.
— А то еще оживет, — объяснил Греков свое явно бессмысленное поведение. — Знаю я эту сволочь, ему мертвым притвориться ничего не стоит…
Председателя городского Совета Закгейма убили дома, на Большой Рождественской улице. Греков приказал выкинуть труп на мостовую, подбежал, пнул в голову, бешено закричал:
— Кто эту падаль уберет, убью! Я шутить не люблю…
Убили комиссара труда Работнова, бывшего председателя губисполкома Доброхотова…
Начальник команды мотоциклистов Ермаков, без фуражки, потный, грязный, лоб в фиолетовых чернилах, гонял по городу как сумасшедший — за пазухой у него был список адресов коммунистов, советских работников. Около гостиницы Кокуева он нагнал большевика Лютова, сбил мотоциклом с ног, прижал к забору и застрелил.
По улицам, по тенистому, красивому липовому бульвару — гордости ярославцев — вели к Волге избитых, окровавленных людей. Провели доктора Троицкого. Навстречу попался Ермаков, осадил мотоцикл.
— Куда?
Конвойные — два гимназиста и солдат — ответили:
— Приказано на пристань.
— Кто приказал?
— Генерал Афанасьев.
Ермаков крикнул:
— А ну, дайте его сюда!
Конвойные подвели врача к мотоциклу. Ермаков ткнул Троицкого в зубы.
— Это тебе задаток! Я не забыл, как ты мне рецепт на спирт не дал.
К полудню на стенах домов появился приказ.
«На основании полномочий, данных мне, главнокомандующему Северной Добровольческой армией, находящейся под верховным командованием генерала Алексеева, я, полковник Перхуров, вступил в командование вооруженными силами и во временное управление гражданской частью в Ярославской губернии, занятой частями Северной Добровольческой армии.
Впредь до восстановления нормального течения жизни в городе Ярославле и губернии на это время воспрещаются всякие сборища, митинги как на улицах, так и в публичных местах.
Двое пареньков, как после оказалось, опоздавшие на последний паром и поэтому не попавшие к себе на Ляпинские торфоразработки, остановились около приказа. Один, постарше, лет шестнадцати, сказал другому:
— Тащить и не пущать!
Парнишки засмеялись и пошли дальше. Их окликнул поручик Кутейников.
— Над чем смеялись, змееныши?
— Просто так. Промеж себя…
— Не ври! Давай рассказывай!
— Мы, товарищ командир…
— Ах, товарищ!
Кутейников когда-то в юнкерском считался лучшим стрелком из револьвера. Но, видно, подвел хмель — убил мальчишек не с двух, а с пяти выстрелов.
— Мерзавец, что ты детей… — попытался остановить поручика преподаватель лицея Светловидов.
Поручик уложил и Светловидова.
На квартиру к меньшевику Дюшену явились два офицера. Коротко приказали:
— Одевайтесь! Поедете с нами. Скорее!
В штабе Перхурова его ввели в небольшой зал, весь пол которого был усыпан какими-то документами. У стенки стояли перепуганные меньшевики — присяжный поверенный Машковский и рабочий Абрамов. Когда вошел кадет Кижнер, а за ним городской голова крупный домовладелец Лопатин и правый эсер Мамырин, Машковский приободрился, видно, слава богу, вызвали не для расправы. Когда появился помещик Черносвитов во фраке, надушенный, адвокат совсем повеселел: в компании с Черносвитовым худого ничего не случится. Дюшен иронически посмотрел на коллегу по партии.
Машковский, осмелев, спросил капитана Альшевского:
— Скажите, капитан, зачем нас пригласили?
Капитан удивленно посмотрел и ничего не ответил.
Ждали долго, больше часа. Разговаривать опасались, да и не о чем. О прошлом — только ссориться, о настоящем — оно неясно, о будущем — будет ли оно вообще?
Машковский поднял несколько листочков, посмотрел — оказались протоколы партийной ячейки РКП (б). Испуганно бросил, словно коснулся огня.
Вошел генерал Афанасьев в полной парадной форме, при орденах. Сух, официален, ни одного лишнего слова.
— Господа! Сейчас вас изволит принять главнокомандующий. Времени у него мало, прошу лишних вопросов не задавать…
Машковский вежливо, с поклоном осведомился:
— А вы, генерал, не знаете повода, по которому нас побеспокоил Александр Петрович?
Генерал побагровел, поправил:
— Никакого Александра Петровича нет. Есть главнокомандующий полковник Перхуров. Фамильярничать не советую, а повод узнаете. Пошли, господа…
Перхуров принял стоя, но извинился:
— Простите, господа, что задержал. Я пригласил вас, чтобы сообщить несколько весьма важных известий. Первое. Получено сообщение из Москвы. Власть Совета народных комиссаров свергнута. Председатель Совнаркома Ленин убит. Почти все народные комиссары уничтожены…
Машковский крикнул:
— Ура!
Подхватили. Громче всех кричал Лопатин. Их высокородие главнокомандующий изволили улыбнуться:
— Я понимаю вашу радость, господа! Но время, хотя оно и работает на нас, горячее. Я на основании полномочий, данных мне Алексеевым и руководителем «Союза защиты родины и свободы» Борисом Викторовичем Савинковым, временно принял обязанности главноначальствующего Ярославской губернией. Мною разработано обращение к населению, которое капитан сейчас прочтет вам.
Капитан Альшевский четко, по-военному, доложил:
