когда отец пропадал на каторге, — плакал от тоски по нему, от жалости к матери, от ожидания нового, прекрасного. И сейчас, увидев земляков с винтовками, услышав эту торжественную, одновременно печальную и радостную песню, крепче сжал челюсти.
Побежали домишки шуйского Заречья. Базарная площадь с огромным сараем посредине — городские весы. Однажды на этом месте повезло: нашел серебряный рубль… Двухэтажный дом Тихомировых, дом Храниловых. Колодезь на углу. Показались на бугре молодые елки. А вот и бывший их дом. Все! Мимо! Мимо детства. Что-то ждет впереди?
В Иваново-Вознесенске разделились. Кое-кто побежал на Негорелую, в дом Дарьинского: там находилась губчека.
Андрею хотелось забежать к своим: «Вот обрадуются! Мама прямо с ума сойдет… Наташка, Петька…» Но сначала надо на Михайловскую, в партийный комитет, — к Фрунзе.
Михаил Васильевич Фрунзе был председателем губисполкома, председателем губернского Совета народного хозяйства, руководителем губернской партийной организации.
Иваново-Вознесенская губерния была новой, создавались губернские учреждения — комиссариаты труда, земледелия, торговли, финансов, здравоохранения, просвещения, Совет народного хозяйства, военный Совет. Грамотных, понимающих дело работников, не хватало. А из Центрального Комитета партии почти ежедневно просили прислать коммунистов для других губерний, для Красной Армии. Каждый человек был на счету, каждый был нужен в нескольких местах.
Слово Арсения, как и в грозные, бурные дни первой русской революции, было законом для иваново- вознесенцев, шуян, кинишемцев — для всех рабочих обширного текстильного края.
Арсению в это время шел тридцать четвертый год.
По вечерам, когда Иваново-Вознесенск затихал, из Ярославля доносилась далекая артиллерийская канонада.
В «Рабочем крае» на первой странице появилось сообщение:
«От комитета Иваново-Вознесенской организации РКП(б). Согласно постановлению экстренного общего собрания, объявляется всеобщая мобилизация. А посему все члены партии должны явиться в мобилизационный пункт: Крутицкая, дом Фокина, в течение 10, 11 и 12 июля. Явившиеся после обязаны представить мотивированные объяснения. Не подчинившиеся будут считаться изменниками, исключенными из партии как трусы».
В тот же день появилось еще одно сообщение:
«Ввиду тревожного положения, в связи с восстанием левых эсеров в Москве и белогвардейским мятежом в Ярославле, город Иваново-Вознесенск и вся губерния объявлены на военном положении. Ходьба по улицам разрешена до 12 ночи. Лица, появившиеся на улицах с оружием и не имеющие на него разрешения, будут сурово наказаны, вплоть до расстрела на месте».
В эти же дни жизнь подбросила иваново-вознесенцам еще один необычный «вопрос»: в приволжских уездах появилась холера.
Случилось еще одно тревожное событие: 17 июля из Кинешмы прибыло пять вагонов с мукой. В двух из них вместо муки оказался речной песок. В этот день рабочим хлеба не выдавали, выдали только детям, и не по полфунта, а по четверке.
— Товарищ Фрунзе у себя? — спросил Андрей молоденькую девушку в приемной, крохотной комнатке с узким окном.
— У себя. А вы кто?
— Из Москвы. Из ВЧК.
— Товарищ Мартынов? Проходите, он спрашивал про вас. А меня ты не узнал, Андрюша?
Андрей всмотрелся.
— Сима!
Андрей обнял подружку сестры.
— А здесь недавно Наташа была — забегала на минутку. Михаилу Иванычу картошки принесла.
— Какому Михаилу Иванычу?
— Как это — какому? Вашему отцу.
— Он здесь?
— Здесь.
Андрей с маху открыл дверь. В кабинете Фрунзе полно людей. Оглянулись — кто это так ворвался?
Фрунзе кивнул Андрею. Свободных стульев не было, и Андрей сел на подоконник. К нему подошел отец, крепко пожал руку, тихо спросил:
— Откуда? Надолго?
— Из Мурома.
Как ни тихо произнес Андрей слово «Муром», — услышали.
— Как там?
— Полный порядок! — радостно ответил Андрей. Он понял, что людям, сидящим в этом кабинете, особенно важно и приятно узнать, что в Муроме порядок.
— Продолжаем, товарищи, — сказал Фрунзе. — Слово имеет товарищ Чернов, секретарь комитета по организации политехнического института. Доложите, что нового за эту неделю.
— Первая новость приятная. Михаил Николаевич Покровский из Наркомпроса сегодня сообщил, что в Москве отысканы физические приборы, присланные в свое время Рижскому институту из Лондона. При первой же возможности приборы будут отправлены нам.
Фрунзе жестом остановил докладчика.
— Есть предложение для ускорения доставки приборов командировать в Москву Чернова. Возражений нет? Пошли дальше.
— Определено, что в институте будут факультеты: прядильно-ткацкий, физико-механический, химический с отделениями красильным и химической промышленности, инженерно-строительный и сельскохозяйственный. Сегодня из Москвы прибыл профессор Кларк, он поможет составить учебный план института.
— Где его поселили? — спросил Фрунзе.
— На частной квартире.
— Хорошая?
— Вполне. Рекомендовал губвоенком Батурин.
— Тогда неплохо, — заметил Фрунзе. — Продолжайте, товарищ Чернов.
— Все рабочие губернии постановили отчислить из личного заработка по одному рублю, члены фабрично-заводских комитетов — по десять рублей, члены партии — по пять рублей. Эти деньги поступают хорошо. Вчера Иваново-Вознесенский городской Совет перевел двести тысяч.
Андрей слушал удивленно. «Как же это так? В Ярославле идет бой. И сам Иваново-Вознесенск на военном положении, а они занимаются черт знает чем!»
Отец, видно, понял состояние Андрея и послал ему записку:
«Вечером поговорим…»
Вошел губвоенком Павел Батурин. На цыпочках, чтобы не мешать оратору, подошел к Фрунзе, шепнул что-то. Фрунзе встал.
— Товарищи! Только что получено сообщение: в Ярославле убит командир нашего отряда Василий Григорьевич Куконков. И еще — второй объединенный отряд шуян и иваново-вознесенцев к отправке в Ярославль готов. Я поеду проводить. Товарищ Фурманов, давай веди заседание…
Быстро вошел редактор «Рабочего края» Воронский. Увидел, что Фрунзе идет к дверям, торопливо
