собственной жизни погубить десятки чужих.
Лукин на ходу вынул револьвер и пошел прямо на машину.
— Стой, негодяй!
Водитель резко крутанул баранку — машину занесло, но она остановилась.
К упавшему Лукину бросились командиры.
— Ничего, ничего, я сам, — пытался подняться Лукин и не смог — ударом колеса правая нога была сломана.
Генералу тут же заковали ногу в лубок, и он из машины наблюдал за переправой. В этот день, в эти часы, это было для Лукина самым важным делом.
История войны совершается главным образом на полях сражений — в окопах, наполненных водой, в стремительном беге танка, в мощном реве пикирующего бомбардировщика, в наступлении и отступлении, в обходе флангов противника справа и слева, во фронтальной атаке пехоты, в грохоте «бога войны», обрабатывающего передний край укреплений врага.
И даже тогда, когда военные сводки сообщают, что «на фронте без перемен», когда все молчит и лишь одни разведчики, стараясь не дышать, подползают к неприятельскому охранению, — все равно совершается история войны, потому что история войны — это прежде всего сумма человеческих поступков, заранее спланированных, обдуманных и неожиданных, мудрых и глупых, храбрых и трусливых — самых разнообразных человеческих поступков.
После войны, когда в руки военных историков попадают тысячи своих и неприятельских документов: приказов, распоряжений, донесений, рапортов, записей разговоров по прямому проводу, шифровок, ведомостей, цифр и карт, когда участники величайших сражений напишут свои воспоминания, созданная поступками людей на полях сражений история, отраженная в той или иной степени в документах, предстает в виде книги: описывается самое главное, самое важное, становится ясной обстановка, которая создавалась на том или ином фронте или на участке такой-то армии, такой-то дивизии или отдельного полка.
И участники сражений начинают понимать свои и чужие ошибки в проведении той или иной операции, свои правильные и неправильные решения.
Короче говоря, все становится более или менее ясно, хотя яростные споры, разногласия о ходе всей войны, о ее переломных моментах, об отдельных операциях и эпизодах не утихают десятки лет.
Обстановка, сложившаяся на трех советских фронтах — Западном, Брянском и Резервном, защищавших дальние подступы к Москве, в конце сентября 1941 года была очень сложной. Группа армий «Центр» под общим командованием фельдмаршала фон Бока вела наступление на Москву.
Гитлеровская армия находилась в зените своей военной мощи. Немецкая группа армий «Юг», нанеся сильный удар нашему Юго-Западному фронту, 19 сентября заняла Киев. С 8 сентября сообщение с Ленинградом, отрезанным с востока группой армий «Север», поддерживалось лишь по Ладожскому озеру и по воздуху, что чрезвычайно осложнило оборону города.
Добившись ощутимых успехов на юго-западном и северо-западном направлениях, гитлеровское командование решило свои лучшие силы стянуть на московское направление.
Группа армий «Центр», в которую входили 4-я армия фельдмаршала фон Клюге и 9-я армия генерал-полковника Штрауса, была пополнена 4-й танковой армией генерал-полковника Геппнера и двумя армейскими корпусами. На центральное московское направление были возвращены с юга 2-я армия и 2-я танковая армия генерал-полковника Гудериана.
На левом фланге группе армий «Центр» должна была оказывать содействие 3-я танковая армия генерал-полковника Гота. Наступление группы армий «Центр» на Москву поддерживалось действиями 8-го авиационного корпуса.
Против оборонявших Москву советских войск противник сосредоточил 77 дивизий численностью в 1 000 000 человек, 1700 танков в штурмовых орудий, около 20 000 минометов и почти 1000 самолетов.
В надежде на «ураганный» успех задуманной операции гитлеровское командование окрестило ее кодовым наименованием «Тайфун». А надежда именно на такой успех основывалась на том, что четвертая армия фон Клюге участвовала в разгроме Польши и Франции, командиры танковых объединений Геппнер, Гот и Гудериан почти беспрепятственно прошли по Бельгии и Франции, уничтожая вооруженные силы этих стран и создавая себе ореол непобедимости.
Яростное сопротивление советских людей в Брестской крепости и в Лиепае, задержка «молниеносного» наступления немецких вооруженных сил в районе Смоленска, поражение под Ельней представлялись Гитлеру случайными эпизодами, не имеющими стратегического значения.
«Тайфун» должен был смести все и открыть путь к Москве.
В ходе подготовки к операции Гитлер заявил, что город Москва должен быть окружен так, чтобы «ни один русский солдат, ни один житель, будь то мужчина, женщина или ребенок, не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой». Рейхсканцлер любил сильные, решительные выражения. В то время они производили эффект.
30 сентября — 2 октября удар группы армий «Центр» обрушился на три советских фронта — Западный, Резервный и Брянский.
Через два дня после начала наступления Гитлер в обращении к войскам заявил:
«За три с половиной месяца созданы, наконец, предпосылки для того, чтобы посредством мощного удара сокрушить противника еще до наступления зимы. Вся подготовка, насколько это было в человеческих силах, закончена. Начинается последняя, решающая битва этого года».
Рейхсканцлер Адольф Гитлер иногда прибегал в своих речах и к патетике. Это тоже в то время производило необходимый эффект.
Вскоре после Смоленского сражения генерал Лукин был переброшен из 16-й армии в 20-ю. Потом его назначили командующим войсками 19-й армии.
Трудно было понять целесообразность этих перемещений, совершавшихся в ходе ожесточенных оборонительных боев, но дисциплина есть дисциплина, а кроме нее, есть еще вера в так называемый высший смысл, помогающая переносить и более жестокие удары.
К концу сентября 19-я армия занимала оборону западнее Вязьмы. Против войск Лукина немцы сосредоточили 3-ю танковую группу Гота и часть дивизий 9-й армии Штрауса. На правом фланге у Лукина соседом была 30-я армия генерал-майора Хоменко, на левом — 16-я, которой Лукин командовал раньше. Несколько позади армии Лукина, на юго-запад от Вязьмы, расположилась 32-я армия Резервного фронта под командованием генерал-майора Вишневского.
Лукин, почти полтора месяца протаскавший свою сломанную, закованную в лубок ногу, был весьма доволен заключением врача, что кость срослась. Как-то к нему заглянули командующий фронтом и член Военного совета. Увидев Лукина на носилках, член Военного совета не то с сожалением, не то с опаской сказал:
— Да какой же он командующий, его надо в госпиталь!
Командующий фронтом, вспомнив, видно, свою солдатскую окопную жизнь, смехом сопроводил грубоватое слово и подвел итог:
— Выдюжит!
И Лукин «выдюжил». За два дня до наступления немцев ему сняли тяжелую повязку, и он, и до этого не терявший уверенности, приободрился еще больше.
Как складывались дела его армии, он примерно представлял. Он, понятно, не знал и не мог знать полностью сил противника, сосредоточенных против его войск, но многое он знал, о многом догадывался. Одно он знал бесспорно — гитлеровцы скоро пойдут в наступление. Разведчики Лукина действовали беспрерывно, добыли не одного языка, немало необходимых, полезных сведений доставили партизаны, действовавшие пока не совсем уверенно, но все же действовавшие, кое в чем помогли разобраться и жители оккупированных районов Смоленщины, с превеликим трудом и отчаянным риском просачивавшиеся
