— Девочки, бегите!
— Разве это можно? — удивленно сказала «кнопка», как мысленно окрестил Лукин одну из своих спасительниц. — Разве это допустимо?
Они выбрались на бугорок. Последние метры генерал шел сам.
— Ну вот, тут посуше, — сказал Лукин.
Совсем близко с фырканьем, как огромная хлопушка, разорвалась мина.
Девчата уцелели, но Лукину осколок впился опять в ту же правую ногу.
С бугорка пришлось скатиться. Одна из санитарок уже более решительно взялась за перевязку — видно, она раньше боялась не столько немцев, сколько генерала, — а другая исчезла. Минут через двадцать она привела двух командиров — поблизости, в землянке, лежал тяжелораненый начальник особого отдела Можин, командиры оказались его подчиненными. С их помощью Лукин добрался до землянки. Рядом шли повеселевшие санитарки. Генерал сказал им:
— Бегите, девчонки!
— Разве можно, — ответила «кнопка» и засмеялась.
— Устраивайтесь, Михаил Федорович, — сказал Можин. — Нам обещали самолет, как-нибудь выберемся.
Лукин знал Можина еще по Сибирскому военному округу, и эта неожиданная встреча в лесу была радостна вдвойне.
— У нас и еда найдется, — хлебосольно предложил один из командиров Можина. — Закусите, товарищ генерал.
Послышался выстрел, другой, и сразу возле землянки закричали по-немецки.
— Вот тебе и улетели, — тихо произнес командир. — Надо выходить, а то гранатами закидают.
Лукин успел предупредить:
— Не говорите, что Можин особист! Ни в коем случае.
Раздался такой взрыв, что Лукину показалось — потолок землянки рухнул на него одного.
«Где это я? Почему на спинках стульев висят немецкие мундиры? Я в плену! Это страшно… Кружится голова… Кто там стонет?.. Почему никто к нему не подходит? Сколько сейчас времени? Хоть кто-нибудь бы вошел… Второй застонал… Сколько их тут? Все немцы? Кто-то идет… Нет, не к нам. Пить хочется… Кто рядом со мной? Тоже немец. Ни глаз, ни носа не видно — здорово тебя наши отделали… Кто это встал?
Раненый немец — правой руки у него нет, нога в бинтах, проковылял с костылем мимо койки Лукина. В коридоре разговор — видно, немца ругают за то, что вышел. Так и есть, санитарка ведет обратно, уложила, накрыла, строго что-то сказала и ушла. Вернулась с кружкой, принесла немцу пить.
Попросить? А ну их!.. А пить хочется… Подумаешь, чего тут особенного — попрошу, и все… Очень уж ты, Михаил Федорович, на компромиссы легок — попрошу! У кого? У врагов… Разве санитарка мне враг? Я же ранен, а она санитарка, она обязана дать мне воды… Ушла… Ну и черт с ней. Потерплю… Буду думать о другом… Что это за здание? По окнам, видно, школа. Недавно построенная, хорошая школа… Кажется, я снова засыпаю… Где же я? Откуда немецкие мундиры?.. Здорово идет самолет… Хорошо ведет… Как это страшно — в плену! Кто в плену? Здорово мотает… Попробую считать…»
Лукин снова провалился в черную бездонную яму…
Госпиталь ожил в семь часов: заходили по классам-палатам санитарки, где-то скребли пол, однообразно стучали — похоже, что тяпкой рубили мясо, хлопала внизу дверь.
Синяя лампочка под потолком замигала и погасла — стало заметнее, что за окнами совсем еще темно.
Немец с костылем, тот, что пробовал ночью выйти из палаты, подошел к койке Лукина, всмотрелся и истерически закричал.
Вбежали санитарки, завозились на койках раненые, немец кричал, стукал костылем об пол:
— Руссе! Руссе!
Он был очень разгневан, этот немецкий капитан, тем, что в палату, где лежит он, Вальтер Хеслер, один из деятелей «Крафт дурх Фрейде», член национал-социалистической партии с тысяча девятьсот тридцать четвертого года, командир батальона десантников, герой Нарвика и Крита, почти рядом с ним положили русского. «Вы, слышите, господа офицеры, — русского! Я протестую! Я буду жаловаться! Я требую убрать немедленно, сию же минуту этого русского! Это чудовищно! Я сам выкину его! О! У меня еще, слава богу, есть силы!»
— Герр капитан! Это же не рядовой, это генерал!
— Тем хуже! Наверное, даже обязательно коммунист!..
Санитарка привела сестру. Сестра подошла к Лукину, брезгливо посмотрела на его закрытые глаза, крепко сжатый рот — генерал все еще был без сознания, — сердито скомандовала санитаркам вытащить русского в коридор. И вдруг сосед Лукина, тот, у которого не видно ни глаз, ни носа, внятно, сильно сказал:
— Оставить… Капитан Хеслер, вы ведете себя недостойно!
— Как вы смеете!
— Смею, капитан… Сестра, попросите старшего врача герра Нельте подойти ко мне.
— Слушаю, полковник…
— И скажите капитану Хеслеру, он мешает мне спать…
Вместе с доктором Нельте в палату вошли еще двое. На одном из-под белого халата виднелся генеральский мундир. У генерала были на редкость яркие, пунцовые губы.
Генерал сначала подошел к полковнику, положил ладонь ему на голову, мягко спросил:
— Тебе сегодня лучше, Курт?
— А, это ты? Мне было бы совсем хорошо, но у нас тут очень шумно…
Капитан Хеслер спросил генерала: «Разрешите?» — получил молчаливое согласие и заковылял из палаты.
— Я постараюсь, Курт…
Генерал посмотрел на Лукина — тот был все еще без сознания, — перевел взгляд на старшего врача Нельте. Врач коротко приказал сестре:
— Шприц!
И сам сделал укол. Лукин открыл глаза. Немецкий генерал заговорил по-русски:
— Как себя чувствуете? Можете ответить на несколько вопросов?
— Смотря что вас интересует.
— Какие формирования были…
— На все вопросы, касающиеся формирований, я отвечать не буду…
— Почему?
— Судя по вашему мундиру, вы генерал… Скажите, как бы поступили вы, окажись на моем месте?
Немец постоял молча, оттопырив толстую пунцовую губу, внимательно, словно прикидывая что-то, посмотрел на Лукина и вежливо сказал:
— Как вам будет угодно…
И ушел.
В палате стало тихо. Немцы поглядывали на русского генерала, и, хотя большинство из них не поняло, о чем шла речь, очевидно, достоинство, с которым русский разговаривал с представителем командования группы армий «Центр» вызвало у них уважение.
А боль в правой ноге усилилась. Особенно неприятно ныл большой палец: «Видно, меня еще раз трахнуло? Дергает и дергает…»
Лукин с трудом приподнялся, левой, действующей рукой сбросил шинель и одеяло и только тут понял, что правой ноги у него нет…
В коридоре застучал костыль — возвращался Хеслер. Дверь распахнулась, и капитан, не удержавшись, растянулся на полу. Пытаясь достать отлетевший костыль, Хеслер упал еще раз и так, сидя с
