пособие в размере 50 рублей. Однако ему отказали: „Никакого закона о назначении пенсий в подобных случаях не существует, и правление имеет полное право отказать в выдаче пособия“.
По сведениям 1880 года, жили железнодорожники в Орле примерно так в комнате стрелочников размещались муж, жена, трое детей, а также двое холостяков — коллег по работе. Станционный жандарм ютился с четырьмя детьми в одной комнате. Живописал железнодорожные будни в „Орловском вестнике“ Степан Андреевич Шмидт, бывший участник революционного кружка в Питере, арестант, после скитаний оказавшийся в декабре 1886 года в Орле на должности осмотрщика вагонов Орловско-Витебской дороги. Его очерки — о нищете и бесправии железнодорожных рабочих: „Мне хочется поскорее бежать из этих мест повального грабежа и нравственного растления“. Однако убежать не удалось — Шмидт умер в сорок шесть лет от туберкулеза, едва ли не профессионального заболевания осмотрщиков той поры»[21]…
Повторяю — никогда не жилось достойно в России человеку труда. Но, несмотря ни на что, для деревенского жителя, находившегося под вечной угрозой голода, безденежья, недоимок, попасть на чугунку означало все-таки сильно изменить жизнь к лучшему (в бытовом отношении — точно). Между прочим, приводимые А. И. Кондратенко факты бытовых условий типичны для того времени, когда семьи были многодетны, а туберкулез являлся распространенным заболеванием. Ситуация с проживанием орловского жандарма является самой обычной для московской семьи в типичной коммуналке 1930–1960-х годов. Автор этой книги, например, родился и жил до шестнадцати лет в коммуналке в Оружейном переулке города Москвы — в год рождения автора (1963-й) в квартире, где не было горячей воды и ванной, проживали около тридцати человек, его семья состояла из пяти человек и жила в одной комнате площадью 18 квадратных метров. Так что описанные Кондратенко условия жизни орловского жандарма не путают.
Итак, второе преимущество — жилье, какое бы оно ни было. Каждый работник железной дороги независимо от должности обеспечивался служебным жильем бесплатно. При сооружении железной дороги до революции в первую очередь строились казармы, сторожки и путевые здания для проживания рабочих и служащих. Эти здания были на содержании в Дистанции (Службе) гражданских сооружений и централизованно обеспечивались топливом, краской, материалами для ремонта здания. Возле жилых строений за счет дороги сооружались службы — коровники, сараи, нужники, ледники, погреба. Здания ремонтировались силами железной дороги и за ее счет. Конечно, нельзя сказать, что размер жилых помещений в стандартной постройке служебного железнодорожного дома был как у залов в Зимнем дворце. Обычно одна комната составляла 12–15 квадратных метров; на каждой дороге были свои нормы жилой площади, зависели они в первую очередь от состоятельности дороги. Но условия проживания в таком доме не сравнить с теснотой деревенской избы. Я уж не говорю о том, что, скажем, на Петербурго-Московской дороге недавний крестьянин, поступив на службу путевым сторожем или обходчиком, устраивался жить не просто в отдельный казенный дом, но к тому же в дом каменный. Особенно поражает в этом отношении Рязано-Уральская дорога, строившая для своих путевых и станционных рабочих только кирпичные дома независимо от их месторасположения (иногда в самой глуши среднерусской степи). Эти дома, прекрасно сохранившиеся до сих пор, поражают своей основательностью и метражом жилых помещений в двухэтажных казармах: 16–19 квадратных метров! При этом стоимость деревянной казармы со всеми службами, например, в конце XIX века составляла от 2500 до 3600 рублей в зависимости от размера, а каменной — не менее 4800. И денег не жалели!
«Очерк развития сети русских железных дорог» 1896 года гласит: «В то время, когда строилась Николаевская линия (1842–1851 гг.), и в первые 15 лет ея эксплуатации в ведомстве путей сообщения вся стража на водных сообщениях и на шоссе комплектовалась из нижних чинов военно-рабочих рот. Та же система комплектования стражи была применена и на Николаевской железной дороге. На этом основании тогда признавалось достаточным для путевых, переездных и мостовых сторожей строить будки площадью 2,5x1,5 саженей и высотою 1,10 саженей и помещать в каждой такой будке двоих нижних чинов. Разумеется, тут не могло быть и речи о помещении (хотя иногда и случалось) семейств этих нижних чинов, присылаемых большей частью издалека. Но уже в 1865 году Управление дороги признало неудобным означенный способ комплектования стражи и стало заменять нижних чинов вольнонаемными людьми из крестьян. При этом поступающие в сторожа оказывались большею частью семейными и поселялись на жительство в будки со всем своим семейством. Что особенно привлекало семейных сторожей на службу — это возможность и женам их, при готовой квартире, иметь оплачиваемые занятия в качестве сторожих при переездах или на поденной работе при расчистке снега с пути зимою и на полке травы с полотна дороги летом».
Морозовские ткачи или мальцовские мастера, конечно, тоже могли похвастаться отдельным жильем, но в целом промышленный пролетариат жил в худших, нежели железнодорожники, условиях, в гораздо большей антисанитарии и скученности, особенно в бараках. А ведь у железнодорожников к тому же был бесплатный проезд от дома к месту работы! В среде рабочего класса они явно были привилегированной прослойкой.
Третье — железнодорожник любого звания, связанный с движением поездов, обеспечивался форменным обмундированием по зимнему и летнему сезонам одежды. Обмундирование различалось, как в армии, на парадное и рабочее. Любой железнодорожник всегда, во все времена, начиная с Царскосельской железной дороги, носил форму, ее не отменяли никогда[22]. По- видимому, эта традиция идет еще от первых николаевских военно-рабочих рот на Петербурго-Московской дороге, да и вообще от исходной военно-стратегической потребности государства в железнодорожном транспорте. Так вот, при дороговизне одежды до революции и в первые десятилетия советской власти форма была, ко всему прочему, очень большим материальным подспорьем, особенно для низших чинов. Например, в начале XX века кочегары паровозов, обслуживавшие Балтийскую линию, получали полушубки укороченные на три года, пальто летнее и рукавицы кожаные, шапки из искусственного барашка на два года, сапоги валяные и фуражку со знаком на один год. И все это «за счет общества» — то есть железной дороги. Причем получали форму бесплатно именно низшие чины — начальство приобретало ее за свой счет. Железнодорожники ходили в форме везде, в том числе и в быту — в гости, на концерт, на праздник и т. д., — вплоть до 1970-х годов.
Четвертое — перспектива карьерного роста. Начав с простого рабочего или низшего служащего, человек мог дослужиться до высоких должностей. Сословные ограничения в приеме на работу на железную дорогу были отменены еще при Николае I при активном участи П. П. Мельникова. Никаких законодательных ограничений для роста карьеры тоже не существовало. Ясно, что высшее руководство почти сплошь состояло из дворян, лиц княжеского и графского звания, во всяком случае — только из просвещенного сословия. Однако было немало должностей, до которых дослуживались выходцы из крестьян и рабочих: начальники околотков и дистанций, служб и участков, станций и разъездов. Выбиться на такие должности означало не только стать состоятельным человеком, но и работать в передовой, популярной, самобытной отрасли, что помимо высокого заработка приносило и большое моральное удовлетворение.
В этой связи нельзя иначе как иронически воспринимать популярную железнодорожную литературу сталинского времени, разоблачающую времена «проклятого царизма». В весьма интересной книге А. Августынюка и М. Гвоздева «Первая магистраль» 1951 года издания устами ветеранов магистрали приводятся примеры невыносимого бесправия и тяжкого труда деревенских жителей, попавших в строительную артель на чугунку. Авторы приводят действительно тяжелые факты угнетения, которые уже описывались выше. Однако вдруг ни с того ни с сего, словно забыв об идейно-политических установках своего времени, авторы книги, к полному изумлению внимательного читателя, пишут следующее: «Только через столько-то лет он дослужился до начальника станции». Ничего себе! Неплохая карьера для неграмотного забитого крестьянина, который, не имея никакого образования, пришел на чугунку чернорабочим, однако и грамоте выучился, и в начальство вышел!
Дореволюционная кадровая статистика обращает внимание на присутствие выходцев из крестьян («хлебопашцев») на руководящих должностях (начальники станций, их помощники, агенты по экспедиции пассажиров, багажа и товаров) и при этом дворян на низших должностях (составитель, стрелочник, телеграфист, сигналист, служащий по поддержанию в чистоте помещений). Никаких ограничений действительно не было. Правда, при этом с 1875 года некоторое время существовал, например, закон, «вовсе запрещающий прием на телеграфную службу иудеев». Интересно, почему именно на телеграфную?
