Наконец, пятое: помимо перечисленных выше преимуществ присутствовал и момент сугубо крестьянской ментальности. Занять пост, стать выше и значительнее других, надеть форму (!) — всё это для человека с крестьянским самосознанием было очень привлекательно. На известной картине В. Перова «Сцена у железной дороги» образ бабы-сторожихи (которая так отличается всем своим обликом от крестьян) представлен художником психологически весьма достоверно. Из мира онучей, лаптей да порток «выйти в люди», стать служилым человеком — это на Руси испокон веков было в большом почете. К рядовому железнодорожнику (вчерашнему крестьянину) обращались на «вы», с почтением: вон у него пуговицы на гимнастерке как блестят! Когда он стоял на посту со своим фонарем или флажком, важно провожая идущий поезд, это был человек гордый!
Понятное дело, что крестьянской девушке было весьма соблазнительно выйти замуж за железнодорожника — вырваться из деревенского женского рабства. Вначале неофициально, а потом и официально женщины наравне с мужчинами работали на железной дороге. Хотя Николай I, по легенде, велел «и на пушечный выстрел баб к чугунке не подпущать», не удалось на транспорте обойтись без женского пола (и никогда не удастся). Помимо переездных сторожих, которые полуофициально замещали на этом посту мужей (но не числились в кадрах дороги), в конце XIX века женщины уже работали на кадровых должностях. Первая женщина-железнодорожник в России Ольга Степановна Кнушевицкая работала кассиром на Московско-Нижегородской дороге по личному разрешению министра.
«Согласно правил от 1 декабря 1890 года, женщин стали принимать на должности: телеграфистов, переездных сторожей, журналистов, конторщиков, переписчиков, счетоводов, чертежников, билетных кассиров, учительниц, библиотекарей, врачей, фельдшериц, акушерок, а также горничных и прачек. Как указывалось в разрешении Министра путей сообщений от 7 октября 1892 года, число лиц женского пола не могло превышать 20 % общего числа служащих по указанным выше должностям в каждом из отделений служб. В годы Первой мировой войны управлениями железных дорог были выпущены циркулярные предписания о том, как могут одеваться женщины — служащие дорог», — пишет М. А. Балтрашевич в книге «Железнодорожный форменный костюм». «Расцвета» женские железнодорожные специальности достигли в 1930-х годах: мужчины всё в больших количествах требовались для растущей армии, поэтому начиная со второй половины десятилетия женщины, при активной поддержке пропаганды, начали работать на паровозах (первая женщина-машинист — Зинаида Троицкая).
По рассказам ветеранов, женщины ничуть не уступали мужчинам в отоплении паровоза, перекидывая в топку за поездку в один конец до 18 тонн угля. В основном это были представительницы, конечно, колхозного сословия. И в наше время в отрасли трудится много женщин-путейцев, монтеров, стрелочниц и прочих представительниц совсем не женских профессий — это читатель и сам наверняка много раз видел, проезжая по железным дорогам, — а среди дежурных по станциям женщин едва ли не большинство. У популярного певца Юрия Шевчука в песне поется: «И оранжевые бабы забивают костыли…» Это одно из наглядных «достижений» советской власти — в данном случае такая эмансипация явилась результатом нехватки миллионов мужиков, погибших в войнах, репрессированных или спившихся…
К концу XIX века быт железнодорожных рабочих начал постепенно улучшаться. Повсюду — как на частных, так и на казенных железных дорогах — уже действовали железнодорожные больницы, фельдшерские пункты, столовые, клубы, библиотеки, народные дома (предки советских домов культуры), ремесленные училища, школы. Крупнейшие предприниматели-«короли», люди не только богатые, но и просвещенные — фон Мекк, Мамонтов, Губонин, Мальцов, — целенаправленно вкладывали огромные средства в развитие культуры и народного быта на чугунке. Им требовались полноценные специалисты, а не рабы, они знали этому цену. Чугунка становилась распространителем не только цивилизации, но и просвещения.
С тех пор и закрепилось за ней прозвище «государство в государстве» — ибо у железнодорожников всё было свое, ведомственное, обособленное, недоступное каждому. Заметьте — ассоциация родилась именно с государством, а не с какой-нибудь частной лавочкой: железная дорога в России всегда была воплощением державности.
А представители ведущих профессий — паровозники и движенцы — в период 1900–1917 годов и вовсе превратились в привилегированное рабочее сословие. Их бытовая обеспеченность перед революцией приблизилась к уровню административных служащих, состоявших на руководящих должностях.
Достаточно сказать, что средний заработок паровозного машиниста I класса на 1-м участке тяги казенной Николаевской дороги (то есть в депо Санкт-Петербург) в 1914 году составлял 2272 рубля в год вместе с премиальными. На частных дорогах этот заработок мог быть еще выше. Для сравнения: жалованье профессора Петербургской консерватории композитора Н. А. Римского-Корсакова в начале XX века составляло около 3 тысяч рублей в год. При этом не следует забывать о почете и высокой престижности, которыми пользовалась профессия железнодорожника, связанного с движением поездов, а тем более машиниста, начальника станции или главного кондуктора.
Но путь к такому благополучию был долог и тернист. Начинался он с мозолей и лишений. За будущую устроенность жизни вначале требовалось принести большую трудовую жертву.
Всеволод Гаршин (1855–1888)
Сигнал (фрагмент)
Семен Иванов служил сторожем на железной дороге. От его будки до одной станции было двенадцать, до другой — десять верст. Верстах в четырех в прошлом году открыли большую прядильню; из-за лесу ее высокая труба чернела, а ближе, кроме соседних будок, и жилья не было. Семен Иванов был человек больной и разбитый. Девять лет тому назад он побывал на войне: служил в денщиках у офицера и целый поход с ним сделал.
…Пришлось ему раз по машине ехать; на одной станции видит — начальник будто знакомый. Глядит на него Семен, и начальник тоже в Семеново лицо всматривается. Узнали друг друга: офицер своего полка оказался.
— Ты Иванов? — говорит.
— Так точно, ваше благородие, я самый и есть.
— Ты как сюда попал?
Рассказал ему Семен: так, мол, и так.
— Куда ж теперь идешь?
— Не могу знать, ваше благородие.
— Как так, дурак, не можешь знать?
— Так точно, ваше благородие, потому податься некуда. Работы какой, ваше благородие, искать надобно.
Посмотрел на него начальник станции, подумал и говорит:
— Вот что, брат, оставайся-ка ты покудова на станции. Ты, кажется, женат? Где у тебя жена?
— Так точно, ваше благородие, женат; жена в городе Курске, у купца в услужении находится.
— Ну, так пиши жене, чтобы ехала. Билет даровой выхлопочу. Тут у нас дорожная будка очистится; уж попрошу за тебя начальника дистанции.
— Много благодарен, ваше благородие, — ответил Семен.
Остался он на станции. Помогал у начальника на кухне, дрова рубил, двор, платформу мел. Через две недели приехала жена, и поехал Семен на ручной тележке в свою будку. Будка новая, теплая, дров сколько хочешь; огород маленький от прежних сторожей остался, и земли с полдесятины пахотной по бокам полотна было. Обрадовался Семен; стал думать, как свое хозяйство заведет, корову, лошадь купит. Дали ему весь нужный припас: флаг зеленый, флаг красный, фонари, рожок, молот, ключ — гайки подвинчивать, лом, лопату, метел, болтов, костылей; дали две книжечки с правилами и расписание поездов. Первое время Семен ночи не спал, всё расписание твердил; поезд еще через два часа пойдет, а он обойдет свой участок, сядет на лавочку у будки и всё смотрит и слушает, не дрожат ли рельсы, не шумит ли поезд. Вытвердил он наизусть и правила; хоть и плохо читал, по складам, а все-таки вытвердил. Дело было летом; работа
