ошибаетесь относительно моей невыдержанности. Я ведь десять лет тому назад умел петь «Интернационал», пять лет плачу за «Красное знамя», а если нас когда-нибудь опять примут в партию, то я... я даже выеду в Советский...
Пыпця.
А в тюрьме вы сидели? Вот и не сидели, дорогой товарищ и приятель! А еще о выдержанности болтаете, элемент вы несознательный!.. Вот!..
Рыпця.
А если так, то интересно, какой это
(показывает на фотоаппарат)
у вас будет подход, дорогой товарищ?.. Троцкистский?..
Пыпця.
А вы думаете неправильный? Так вот что! Совсем правильный и выдержанный, дорогой товарищ и приятель! Мы таким образом не только раскрываем их карту мелкобуржуазную, а еще лишний грош заработаем для культурного фонда на «Кровавое зарево»! Чтобы иметь свой орган в защиту Советского Союза и на борьбу с Коммунистической партией. Вот!.. А вы об этом не подумали, да еще и саботируете дело. Вот!
Рыпця. Я — саботирую?.. Позвольте мне сказать, товарищ, что вы... бессовестно врете!
Пыпця. Вру? А кто, по-вашему, деморализует сочувствующих? Кто, по-вашему, человека, еще не совсем выдержанного в идейном смысле и не совсем надежного, пытается втянуть в мещанское болото?
Рыпця.
Товарищ, я ведь никогда ни слова про вас!..
Пыпця.
Вы думаете, я ничего не вижу? Неужели не вы, а я весь вечер улыбался Помыкевичевой?
Рыпця.
Товарищ, это только так себе, учтивости ради. Бывало, на банкетах у князя Любо...
Пыпця.
А подмигнули вы тоже ради учтивости, поз вольте спросить?
Рыпця.
Никогда, товарищ, не было такого, чтобы я подмигивал, да еще и...
Пыпця.
А вот говорю, подмигнули раз!
Рыпця.
Товарищ, не подмигивал ни разу!..
Входит
Дзуня.
Дзуня.
Господа — в дорогу! Они давно уже ушли. Надо потихоньку подкрасться, чтобы птичка не вспорхнула! Магний случайно не забыли?..
Рыпця.
Не забыл, пане доктор!
Пыпця.
А вы сами чего-нибудь не забыли?
Дзуня.
Завтра пополудни будете здесь, господа, и я постараюсь доказать вам, что товарищеской услуги никогда не забываю...
Рыпця.
То же самое сказал, когда его четвертовали, гениаль...
Пыпця.
Без всякой там романтики, дорогой товарищ и приятель! Вы же видите: дело требует реалистического подхода.
Входит
Помыкевич
и останавливается в дверях.
Рыпця.
Спокойной ночи, пане доктор!
Дзуня.
Бог помочь господам!
Пыпця.
И никак ему без тех...
Он и Рыпця выходят.
Помыкевич.
Уже?..
Дзуня.
Что — уже?
Помыкевич.
Уже нач-ч-чалось?
Дзуня.
Нет! Для нас — только лишь начинается, меценат.
Входит
Варвара.
Варвара.
Пане меценат — музыканты пришли!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
В гостиной Помыкевичей. Помыкевичева курит папиросу и раскладывает пасьянс. Напротив нее за столом Рыпця.
Рыпця.
И вот, представьте себе, милостивая пани, иду я по Фридрихштрассе, в руках «Капитал» Маркса, еще тогда последний том дочитывал, и вдруг вижу: подходит ко мне жгучий брюнет с демоническим взглядом и говорит: «Разрешите, симпатичный человек, Валентину с вами познакомиться?!»—«Давайте»,— отвечаю я. Вот и познакомились, обо всем беседуем, знакомых общих вспоминаем, затем Валентин говорит: «Дай мне, дорогой товарищ, книжку твою почитать, а то распухла у меня слепая кишка, ходить по улице не могу».— «Как же это так, говорю, то варищ Валентин, у вас кишка опухла, а вы мне ни слова об этом?» Валентин извинился, и я тут же побежал к моему коллеге, известному хирургу, и говорю: «Поезжай, Фриц, с Валентином в Америку резать ему слепую кишку!..» Сели, поехали. Приезжаем в Нью-Йорк, Валентин разделся, а мой Фриц закатал рукава и точит ланцет. Да так наточил, что Валентин помер, слепая кишка как собака задушила. Вот как! А как умирал он... Как, милостивая пани, этот брюнет умирал красиво! «Прощай, говорит, симпатичный товарищ Рыпця.
До
смерти тебя не забуду!» Вот какой, милостивая пани, был Валентин...
Помыкевичева.
А что вы, господин Рыпця, про Района Новарро скажете? Я считаю, что он, не менее чем Валентин, слащавый...
Рыпця.
Да, у него необычайно фотогеничное лицо, а у его тетки, как мне рассказал один из его свояков, имеется подвал с кокосами. Ах, я чуть не забыл, что у меня в кармане есть кое-что для вас, милостивая пани!..
Помыкевичева.
Вышел новый Декобра?
Рыпця.
А вот и нет! Не угадали, милостивая пани.
Помыкевичева.
Вы, наверное, опять с глупостями, как вам не стыдно, господин Рыпця!
Рыпця.
А вот и не глупость, милостивая сударыня, и совсем, совсем не глупость, а самое хорошее!
Помыкевичева.
Господин Рыпця, скажите же, что такое!
Помыкевичева.
Какой у вас жест королевский, господин Рыпця! Уж не стали ли вы редактором?
Рыпця.
Нет еще, милостивая пани, однако все на пути к лучшему.
Помыкевичева.
Раздобыли фонды?
Рыпця. Раздобываем пока что, милостивая пани. По секрету могу вам сказать, что