— Я охотно пошел бы, — вызвался лейтенант Сандерстрем. — Думаю, что хорошо знаю район радиостанции.
На этом с радиосигналами закончили и вновь принялись обсуждат теорию Юргенсона и способы, какими можно подтвердить или опровергнуть ее.
После конференции Дуайт должен был встретиться с Мойрой Дэвидсон. Она назначила свидание в ресторане в торговом районе, и капитан успел прибыть туда первым. Вскоре появилась и девушка, в руках у нее был портфель.
Они поздоровались, и он предложил ей выпить перед обедом. Она попросила коньяк с содовой.
— Двойной? — спросил он, когда кельнер принимал заказ.
— Одинарный, — ответила она.
Кивком головы он опустил официанта, не комментируя этого необычного события, и посмотрел на портфель.
— Делала покупки?
— Покупки… — обиженно повторила она. — Неужели у меня такой… добродетельный вид.
— Извини, — быстро сказал он. — Может, ты куда-то уезжаешь?
— Нет. — Его интерес обрадовал ее. — Можешь угадывать три раза.
— Коньяк, — попробовал он.
— Нет. Коньяк я ношу в себе. Он задумался.
— Нож. Хочешь вырезать из рамы какую-нибудь религиозную картину на этой выставке, забрать с собой и повесить в ванной.
— Нет. Давай еще раз. Это твой последний шанс.
— Вязание.
— Я этим не занимаюсь. Я вообще не делаю ничего, что успокаивает нервы. Тебе пора бы это знать.
Официант подал напитки.
— Ну, хорошо, — сказал Дуайт. — Ты выиграла, так что там у тебя?
Она открыла портфель, там лежал блокнот, карандаш и учебник по стенографии. Капитан удивленно уставился на них.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Ты учишься стенографии?
— Думаешь, это просто? Сам же говорил, что стоит.
Он смутно припомнил, что однажды действительно сказал об этом.
— Ходишь на курсы или как?
— Каждое утро, — ответила она. — Я должна быть на улице Рассел в половине девятого. В половине девятого… Я встаю около семи.
— Ужасно. А зачем?
— Нужно же чем-то заняться. Мне жутко надоело бороновать навоз.
— И давно?
— Три дня. Уже начинаю преуспевать. Могу с кем угодно вести корреспонденцию этими загогулинами.
— А знаешь, что они означают?
— Пока нет, — призналась она и отхлебнула коньяку. — Для этого нужно учиться долго.
— Печатать на машинке тоже учишься?
— Да. И бухгалтерии. Словом, всему помаленьку. Он с уважением взглянул на нее.
— Значит, будешь секретаршей?
— Да, в будущем году. Постараюсь получить хорошее место.
— И много людей туда ходит? Ведь это какая-то школа, правда? Она кивнула.
— Больше, чем я ожидала. Кажется, половина обычной численности. Но после войны не хватало желающих, и большинство преподавателей уволили, а сейчас набрали полные группы и приняли их обратно.
— Полные группы?
— В основном это подростки, — объяснила она. — Среди них я чувствую себя старухой. Видимо, они так надоели родителям, что те отправили их работать. — Она помолчала. — То же самое сейчас и в университете. Запись сейчас больше, чем два месяца назад.
— Вот не думал, что это так подействует, — заметил Дуайт.
— Дома скучно, — сказала девушка. — А там всегда можно встретить кого-нибудь из знакомых.
Дуайт предложил ей еще коньяку, она отказалась, и они перешли в обеденный зал.
— Ты слышал а машине Джона Осборна? — спросила Мойра. Он рассмеялся.
— О ней трудно не слышать. Он показал мне ее и, наверное, показывает каждому, кому не лень пойти и посмотреть. Роскошная машина.
— Он просто помешался, — заявила девушка. — Когда-нибудь он убьется.
Дуайт отпил бульона.
— Ну и что? Лишь бы не убился перед походом. Видимо, это доставляет ему удовольствие.
— Когда вы выходите? — спросила она.
— Думаю, через неделю.
— Это будет очень опасно? Несколько секунд было тихо.
— Не думаю, — сказал наконец Дуайт. — С чего ты взяла?
— Вчера я говорила по телефону с Мэри. Она была чем-то расстроена. Кажется, Питер что-то сказал ей.
— О нашем рейсе?
— Не совсем, — возразила она. — Во всяком случае, я думаю, что нет. Скорее, что-то о своем завещании.
— Завещание никогда не помешает, — заявил он. — Каждый должен написать завещание, то есть каждый женатый человек.
Подали мясо.
— Скажи, это опасно? — снова спросила девушка. Он покачал головой.
— Это довольно долгий поход. Продлится он почти два месяца, из них около месяца — под водой. Но он не более опасен, чем, другие операции в северных морях. — Он помолчал и принялся ей объяснять. — Всегда трудно двигаться и искать дорогу там, где был ядерный взрыв, особенно под водой. Никогда не знаешь, на что наскочишь. Морское дно сильно изменилось: можно, например, налететь на затонувший корабль. И все же я не сказал бы, что это опасно.
— Вернись, пожалуйста, Дуайт, — тихо попросила она. Он улыбнулся.
— Конечно, мы вернемся, ведь у нас такой приказ. Адмирал хочет получить свою подводную лодку обратно.
Она прыснула.
Ты невозможен! Как только я становлюсь сентиментальной, ты… ты прокалываешь мою сентиментальность, как воздушный шарик.
— Наверное, потому, что я не сентиментален, — ответил он. — По крайней мере, так говорит Шарон.
— Правда?
— Да. Иногда это даже злит ее.
— Ничего странного, — заметила она. — Я ей сочувствую.
После обеда они вышли из ресторана и отправились в Национальную Галерею, где в одном из залов открылась выставка религиозной живописи. Картины были написаны маслом, в основном, в современном стиле. Они долго ходили среди этих сорока полотен, девушка с интересом, а капитан — искренне потрясенный. Ни один из них ничего не говорил о зеленых «Распятиях» и розовых «Воскресениях», и только пять или шесть полотен, отражавших религиозный взгляд на последнюю войну, так их потрясли, что они начали спорить, остановившись перед картиной, получившей первую премию — Христос на фоне бомбардировки крупного города.
