человек состоятельный и дал дочери хорошее образование. Но у них М. Ю.
Лермонтов бывал очень редко, так как там принимали неразборчиво, а поэт не
любил, чтобы его смешивали с толпою.
В некоторых воспоминаниях упоминается еще о двух-трех домах, где
бывала молодежь; но о домах этих я распространяться не стану, так как они
стояли в стороне от роковых событий сезона 1841 года. Упомяну только, в виде
исключения, о доме близкой соседки Верзилиных тарумовской помещицы М. А.
Прянишниковой, где гостила тогда ее родственница, девица Быховец, прозванная
Лермонтовым за бронзовый цвет лица и черные очи «прекрасная смуглянка». Она
имела много поклонников из лермонтовского кружка и сделалась известной
благодаря случайной встрече с поэтом в колонии Каррас, перед самой его дуэлью.
...Однажды пришёл к Верзилиным Лермонтов в то время как Эмилия,
окружённая толпой молодых наездников, собиралась ехать куда-то за город. Она
была опоясана черкесским хорошеньким кушаком, на котором висел маленький,
самой изящной работы черкесский кинжальчик. Вынув его из ножен и показывая
Лермонтову, она спросила его: «Не правда ли хорошенький кинжальчик?» «Да,
очень хорош, — отвечал он, — им особенно ловко колоть детей», — намекая этим
язвительным и дерзким ответом на ходившую про неё молву. Это характеризует
язвительность и злость Лермонтова, который, как говорится, для красного словца
не щадил ни матери ни отца.
Поручик Куликовский говорил мне, что он помнит Лермонтова. Встречал
он его на бульваре и у источников. «Всякий раз как появлялся поэт в публике, ему
предшествовал шёпот: «Лермонтов идёт», и все сторонились, всё умолкало, всё
прислушивалось к каждому его слову, к каждому звуку его речи.
Любили мы его [Лермонтова] все.
Мартынов никем не был терпим в кругу, который составлялся из
молодёжи гвардейцев.
С самого приезда в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни единого
случая, где бы он мог сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости,
насмешки на мой счёт, одним словом, всё, чем только можно досадить человеку,
не касаясь до его чести.
В душе Лермонтов не был зол, он просто шалил и ради острого слова не
щадил ни себя, ни других; но если замечал, что заходит слишком далеко и предмет
его нападок оскорбляется, он первый спешил его успокоить и всеми средствами
старался изгладить произведённое им дурное впечатление, нарушившее общее
мирное настроение.
У нас велся точный отчёт о наших parties de plaisir (приключениях). Их
выдающиеся эпизоды мы рисовали в «альбоме приключений», в котором можно
было найти всё: и кавалькады, и пикники, и всех действующих лиц. После этот
альбом достался князю Васильчикову или Столыпину; не помню, кому именно.