особенно не говорили, но смешного много, но вот увидели Мартынова,
разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у
рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и стал острить
на его счет, называя его «Montagnard au grand poignard» — «горец с большим
кинжалом» (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо
же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово
poignard (кинжал) раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы,
глаза его сверкнули гневом, он подошел к нам и голосом весьма сдержанным
сказал Лермонтову: «Сколько раз я просил вас оставить свои шутки при дамах»,
— и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову,
а на мое замечание: «Язык мой — враг мой» Михаил Юрьевич отвечал спокойно:
«Это ничего не значит, завтра мы будем добрыми друзьями». На другой день
Лермонтов и Столыпин должны были ехать в Железноводск. После уж
рассказывали мне, что когда выходили от нас, то в передней же Мартынов
повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: «Что ж, на дуэль меня, что ли,
вызовешь за это?» Мартынов ответил решительно «да» и тут же назначил день.
Все старания товарищей к их примирению оказались напрасными.
Я первый вызвал его...
14 июля Лермонтов был в каком-то особенном расположении духа, —
видно было, что он чем-то недоволен, и в эту минуту нужен был ему человек, над
которым он мог бы излить свое неудовольствие. Является Мартынов, чего лучше,
шутки и колкие сатиры начинаются. Мартынов мало обращал на них внимания,
или, лучше, не принимал их на свой счёт и не казался обиженным. Это кольнуло
самолюбие Лермонтова, который теперь уже прямо адресуется к Мартынову с
вопросом, читал ли он «Героя нашего времени»? «Читал», — был ответ. «А
знаешь, с кого я списывал портрет Веры?» — «Нет». — «Это твоя сестра». Не
знаю, что было причиною этого вопроса, к чему были сказаны эти слова: «Это
твоя сестра», которые стоили Лермонтову жизни, а нас лишили таланта, таланта
редкого, — следствием этих слов был, конечно, вызов со стороны Мартынова.
Благородно он поступил, всякий бы сделал то же на его месте, но одно его не
оправдывает, это именно то, что зачем он не стрелял на воздух и удар его был так
верен, что был нацелен и попал прямо в сердце, — и пуля тогда только достигла
своего назначения, когда Лермонтов сам поднимал руку и наводил на противника
пистолет.
В одно время Лермонтов с Мартыновым и прочею молодёжью были у
В[ерзилиных]… Лермонтов в присутствии девиц трунил над Мартыновым целый
вечер, до того, что Мартынов сделался предметом общего смеха, — предлогом к
тому был его, Мартынова, костюм. Мартынов, выйдя от Верзилиных вместе с
Лермонтовым, просил его на будущее время удерживаться от подобных шуток, а
иначе он заставит его это сделать. На это Лермонтов отвечал, что он может это
сделать завтра и что секундант его об этом условится.
При выходе из этого дома я удержал его за руку, чтобы он шёл рядом со
мной, остальные все уже были впереди. Тут я сказал ему, что прежде я просил его
