Лишь тяготит свою... до первой вьюги! —
Ужасно стариком быть без седин;
Он равных не находит; за толпою
Идёт, хоть с ней не делится душою:
Он меж людьми ни раб, ни властелин,
И всё, что чувствует — он чувствует один!
М.Ю. Лермонтов — М.А. Лопухиной. Петербург, середина октября 1832г.
Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они
принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь
ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами,
а ни одна не скачет и не пенится до самого моря…
М.Ю. Лермонтов. Герой нашего времени. Журнал Печорина
Иногда по утрам Лермонтов уезжал на своем лихом Черкесе за город,
уезжал рано и большей частью вдруг, не предуведомив заблаговременно никого:
встанет, велит оседлать лошадь и умчится один. Он любил бешеную скачку и
предавался ей на воле с какою-то необузданностью. Ничто ему не доставляло
большего удовольствия, как головоломная джигитовка по необозримой степи, где
он, забывая весь мир, носился как ветер, перескакивая с ловкостью горца через
встречавшиеся на пути рвы, канавы и плетни. Но при этом им руководила не одна
только любительская страсть к езде, он хотел выработать из себя лихого джигита-
наездника, в чем неоспоримо и преуспел, так как все товарищи его, кавалеристы,
знатоки верховой езды, признавали и высоко ценили в нем столь необходимое, по
тогдашнему времени, качество бесстрашного, лихого и неумолимого ездока-
джигита. Знакомые дамы приходили в восторг от его удали и неустрашимости,
когда он, сопровождая их на прогулках в кавалькадах, показывал им «высшую
школу» наездничества, а верзилинские «грации» не раз даже рукоплескали, когда
он, проезжая мимо, перед их окнами ставил на дыбы своего Черкеса и заставлял
его чуть ли не плясать лезгинку.
П.К. Мартьянов.2 С. 596—597
Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь; я люблю скакать
на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с
жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль,
стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно
становятся все яснее и яснее. Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое
бы беспокойство ни томило мысль, всё в минуту рассеется; на душе станет
легко, усталость тела победит тревогу ума. Нет женского взора, которого
бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде
голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса на утес.
Я думаю, казаки, зевающие на своих вышках, видя меня, скачущего
без нужды и цели, долго мучились этой загадкой, ибо, верно, по одежде
приняли меня за черкеса. Мне в самом деле говорили, что в черкесском
костюме верхом я больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы. И
точно, что касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный
денди: ни одного галуна лишнего; оружие ценное в простой отделке, мех на
шапке не слишком длинный, не слишком короткий; ноговицы и черевики
