отдых», - писал Даниэль. Он сообщил Лавиню фамилию одного сантьягского врача,
который мог бы посодействовать в подготовке поездки, и предложил оплатить перелет и
другие расходы самому Лавиню и его семье. Даниэль писал, что сам покинул Кубу лишь
временно («я со дня на день собираюсь приехать и вернуться на работу»), и тщательно
избегал всяких намеков на то, что советует Лавиню эмигрировать, - лишь утверждал, что
после отпуска Лавинь вернется к работе «с новыми силами». Однако к этому времени
тысячи кубинцев уже бежали с острова, и Лавинь прекрасно понял, к чему клонит
Даниэль.
Вероятно, его предложение помочь Лавиню и Матаморосу эмигрировать
свидетельствовало о том, как много значили два ветерана «Бакарди» лично для Даниэля и
как он тосковал по товарищескому духу, царившему на заводе по производству рома, - но
дело было не только в этом: Даниэль не хотел, чтобы революционное государство
воспользовалось их опытом и познаниями в производстве рома. Кубинские власти тоже
это понимали – видимо, поэтому письма Даниэля и были перехвачены. В конечном итоге
обоим ветеранам было бы крайне трудно получить разрешение на выезд, даже «в отпуск».
Более того, хотя Бакарди и их друзья из высшего общества массированно покидали
остров, кубинцы вроде Матамороса и Лавиня гораздо хуже могли представить себе
эмиграцию – они были связаны с островом куда более глубокими узами, который,
пожалуй, не было у состоятельных светских людей. У Бакарди за границей были
родственники, которые помогли бы им встать на ноги, а у некоторых – даже банковские
счета, недосягаемые для кубинского правительства, а Матаморос и Лавинь были
скромного происхождения. Когда революция расколола кубинцев на классы, Альфонсо
Матаморос и Мариано Лавинь оказались на той стороне, которая обычно оставалась на
родине. Лавинь бережно спрятал письмо Даниэля в ящик, где держал все связанное с
«Бакарди», и там оно и пролежало до конца его дней. Прошло более сорока лет - а дочь
Лавиня Фелисита так же бережно хранила письмо и иногда задумывалась, какой была бы
ее жизнь, если бы отец вывез семью с Кубы, когда Даниэль ему это предлагал. «Он
остался по семейным обстоятельствам, - говорила она, - это не имело отношения к
политике».
* * *
Из тысяч кубинцев, эмигрировавших в 1960 и начале 1961 года, большинство были
убеждены, что вскоре вернутся на остров, что Фидель долго не продержится – его сместят
более прагматичные партнеры по правительству, а может быть, и народ восстанет против
него, как против Фульхенсио Батисты. И в самом деле, против Фиделя и его соратников
стали применять те же методы, которые практиковали и они сами во время революции.
Крестьяне в горах Эскамбрай – группировка, которая была независимой даже во время
борьбы с Батистой – снова взялась за оружие, на сей раз против тяжелой руки
правительства.
Беспомощные попытки Батисты подавить восстание многому научили Кастро, и он
ответил на партизанские выступления в горах Эскамбрай с такой силой и жестокостью, на
какие Батиста никогда не отважился бы. Заручившись помощью советских специалистов-
контрразведчиков, Кастро отправил в горы выслеживать партизан тысячи вооруженных
солдат. Пойманных инсургентов с гор Эскамбрай зачастую казнили на месте; кроме того,
Кастро позаимствовал у испанских военных прием «реконцентрации», который они
использовали во время войны за независимость: он приказал переместить с места на место
целые деревни, где партизаны пользовались поддержкой. Деревенских жителей массово
переселяли в западную часть Кубы, где за ними пристально наблюдали. То, как успешно
Кастро подавил сопротивление, обескуражило американское правительство, которое
полагалось на партизан с гор Эскамбрай как на рычаг для более масштабного движения
