своим народом так, словно это был спортивный рекорд, и сказал, что речь идет «о чести
страны». Фидель дал понять, что требует всенародного участия, так что «добровольцами»
на тростниковые плантации отправились все - государственные служащие, учителя,
студенты, фабричные рабочие. Несмотря на это, урожай не дотянул до намеченной
цифры на полтора миллиона тонн, хотя половину урожая 1969 года оставили на полях
несжатой и она, соответственно, тоже была учтена. Из других отраслей экономики в
сахарный сектор было перенаправлено столько ресурсов, что реальная цена урожая
сахарного тростника, по словам министра труда Кубы Хорхе Рискета, оказалась втрое
больше, чем его стоимость на мировом рынке.
26 июля 1970 года, на праздновании годовщины нападения на казармы Монкада,
Фидель Кастро взял на себя ответственность за то, что цель в десять миллионов тонн так и
не была достигнута, и впервые признал, что он сам и другие кубинские лидеры совершали
ошибки в управлении кубинской экономикой. «Научиться строить экономику оказалось
для революционеров гораздо более трудным делом, чем мы думали, - сказал он, - и перед
нами встали куда более сложные проблемы». Страна не только не смогла собрать
рекордный урожай сахарного тростника – намеченных целей не достигло и производство
молока, удобрений, цемента, бумаги, автопокрышек, батареек, обуви, текстиля, мыла и
даже хлеба. Кастро сказал, что и сам он, и другие кубинские лидеры питали слишком
идеалистические надежды на то, как будет развиваться социализм, и нужно стать
прагматичнее.
Тем не менее движение в сторону экономических реформ оказалось медленным, и
когда наконец настало время их осуществлять, это делалось хаотически. Некоторые
руководители неожиданно для себя обнаружили, что теперь отвечают за прибыльность
своих предприятий, хотя у них по-прежнему нет полномочий ни устанавливать на свою
продукцию разумные цены, ни направлять работников туда, где они действительно
нужны, ни экономично организовывать производственный процесс. Отчасти беда была в
самом Кастро. Он по-прежнему сомневался, нужны ли экономические реформы, и не
создал атмосферу, в которой можно было бы смело применять альтернативные подходы.
Французский ученый Рене Дюмон сформулировал проблему так: «Всякий, кто возражает
против идей Кастро, немедленно впадает в немилость, поэтому, когда Кастро предлагает
ошибочный шаг, никто не смеет протестовать, если не хочет лишиться работы».
* * *
Бывшая винокурня «Бакарди» в Сантьяго получила в рамках кампании «за десять
тысяч тонн» 1970 года особое предписание – поставить 40 процентов рома, который будет
продаваться по всей стране во время празднования в честь сбора урожая сахарного
тростника. В апреле 1970 года Мариано Лавинь давал интервью по поводу этого задания
корреспонденту газеты «Хувентуд Ребельде» и заверил его, что предприятие выполнит
план. «В данный момент у нас есть определенные трудности с разливом, - сказал он, - но,
если понадобится, выкатим бочки на улицы и дадим людям напиться прямо из крана».
Пожалуй, самым примечательным в задании по выпуску рома, которое получила
винокурня в Сантьяго, было то, что она должна была поставить на празднования всего 40
процентов общего количества рома. За десять лет, прошедших после национализации
предприятия «Бакарди», правительство придавало все меньше и меньше значения
сантьягскому предприятию по сравнению с другими кубинскими компаниями,
производящими ром. Кровопролитная схватка с корпорацией «Бакарди» и утрата
торговых марок, очевидно, обескуражила Кастро и его команду. В последующие годы
государственные власти ограничивались минимальным финансированием прежней
собственности «Бакарди», сделав ставку на бывшего конкурента «Бакарди» фирму «Хосе
Аречабала» из Карденаса, к востоку от Гаваны, которая производила ром «Гавана-Клуб».
