бочонков и бутылок, составили более тридцати тысяч долларов. Факундо-младший и его
двадцатитрехлетний брат Хосе прилагали все усилия, чтобы не прекращать производство
и продажу рома, но когда наличность составила всего 260 долларов, а непроданного рома
накопилось на девять тысяч, у них не осталось выбора – надо было готовиться к
банкротству.
Прошел всего месяц, и компанию Бакарди постиг еще более тяжкий удар. По
соседству загорелся склад, пожар перекинулся на контору и винокурню на Марина-Баха, и
почти вся тамошняя собственность была уничтожена. В пламени пропало и оборудование
для дистилляции, и бочонки рома, оставленного для выдержки, и все документы
компании. Застраховано имущество не было. У Бакарди еще осталась винокурня на
Матадеро, они могли до определенной степени расширить там производство, но после
пожара вдобавок к банкротству перспективы компании были печальны, как никогда.
Никто не сочувствовал Бакарди – вся Куба страдала. Поняв, что договориться с
Испанией невозможно, и исчерпав все силы, и деловые круги, и политическая элита впали
в отчаяние. Цены на сахар стремительно снижались, несмотря на спад производства на
Кубе. Долгосрочные прогнозы были не менее пессимистичны. Испанское владычество над
островом не давало нормально развиваться ни торговле, ни банковской системе. На
острове появились и американцы, привлеченные низкими ценами на землю; они мало-
помалу теснили кубинский капитал. Многие самые талантливые и предприимчивые
молодые люди погибли, оказались в тюрьме, отправились в ссылку или стали изгоями
общества – и во всем этом были виноваты колониальные власти. Для мыслящих кубинцев,
в том числе и для Бакарди, настало время переоценки ценностей, пересмотра оставшихся
возможностей – и решительных действий.
* * *
Когда Эмилио вернулся в Сантьяго, ему уже было почти сорок лет, и теперь он
обрел внутреннее спокойствие и силу, которые, случается, придает людям тюремное
заключение. В Испании его товарищами по несчастью были простые крестьяне и рабочие,
и Эмилио делил с ними грязные камеры и всевозможные тяготы, не теряя достоинства. Он
быстро завоевал уважение других заключенных и с самого начала занял позиции лидера –
в частности, требовал от испанских властей улучшения рациона для самых бедных
заключенных в тот период, когда по закону они должны были сами приобретать себе
провизию.
Когда в ноябре 1879 года Эмилио отплыл в Испанию на корабле, битком набитом
заключенными, то оставил в Сантьяго беременную жену и двоих маленьких сыновей.
Когда он вернулся, его дочурке, которую назвали Марией в честь матери, было уже три
года, а Эмилито и Даниэлю – шесть и пять. Для всех троих Эмилио был чужим человеком.
Он поклялся, что с этого момента главным в жизни для него станет семья. Митновало
чуть меньше года с его возвращения, и Мария родила близнецов – Факундо (Факундито) и
Хосе; теперь в семье было уже третье поколение мальчиков с такими именами. Вскоре
появилась на свет и вторая дочь – Кармен.
Если бы не радость воссоединения с семьей, Эмилио был бы крайне обескуражен.
Здание на Марина-Баха по-прежнему лежало в развалинах, хотя после пожара прошло уже
почти три года. Денег на ремонт не было. В 1881 году, после банкротства и пожара,
убытки компании составили 9600 долларов, и мать Эмилио была вынуждена продать
часть наследственных земель, чтобы помочь расплатиться с огромными долгами.
Политическая ситуация также оставляла желать лучшего. После тюремного заключения и
ссылки Эмилио стал еще более твердым сторонником кубинской независимости, и его
выводила из себя робость политиков из либеральной партии, которые по-прежнему
занимали отведенные для кубинцев места в правительстве.
