письмо, Масео сразу послал за Эмилито, сделал его младшим лейтенантом и назначил
своим адъютантом.
«Это был самый волнующий миг в моей жизни, - вспоминал впоследствии
Эмилито о своем назначении. – Я был так близко к Масео, я пожал ему руку, я услышал
его голос. Я уже воевал под его началом и уже давно восхищался им во всем великолепии
его военного гения».
Таков был идеал кубинской революции – белый юноша из хорошей семьи считал
честью для себя воевать под командованием темнокожего генерала, который когда-то был
погонщиком мулов и вел свой род от рабов. Для подлинного революционера расизм был
не просто неприемлемым – он был непатриотичным.
страной, где правят кубинцы, - страной для всех кубинцев.
* * *
Эмилио Бакарди и сам хотел отправиться в горы и примкнуть к Масео и другим
командирам, которых он знал долгие годы и с которыми вместе вел подпольную работу,
но Эльвира и их друзья быстро отговорили его. Ему было пятьдесят, и здоровье не
позволяло ему выносить тяготы партизанской войны. К тому же он плохо видел и
совершенно терялся без очков с толстыми линзами. У них с Эльвирой уже были три
общие дочери – в придачу к шестерым детям Эмилио от Марии. Надо было управлять
семейным предприятием. Свояк Эмилио Энрике Шуг оказался ценнейшим приобретением
для компании, однако из-за внешних обстоятельств производство рома постоянно
балансировало на грани банкротства и требовало неустанных забот. Наконец, у Эмилио
были подпольные дела в Сантьяго, где на нем держалась вся конспиративная работа.
Больше ни у кого не было таких связей, такого таланта организатора, таких знаний. Пусть
Хосе Марти и не смог сопротивляться зову оружия, но Эмилио был человеком куда более
практичным. Ему не было никакого смысла отправляться в горы, и он это понимал.
В сентябре 1895 года, спустя пять месяцев после того, как Эмилито покинул дом,
семью Бакарди Капе потряс новый удар. Второй сын Эмилио, шестнадцатилетний
Даниэль, умер от хронической болезни, мучившей его с детства. Эмилио был безутешен и
поначалу хотел было вовсе отойти от революционной деятельности, но в конце концов
решил, что надо взять себя в руки. Его роль в подпольной работе стала еще важнее,
поскольку его ближайший друг и единомышленник Федерико Перес Карбо тайком
покинул город и отправился к своему бывшему командиру Масео, оставив Эмилио один
на один с колоссальной ответственностью. Поэтому Эмилио не осмелился слишком долго
горевать по Даниэлю и тревожиться из-за отсутствия вестей от Эмилито.
К этому времени в Сантьяго установилось военное положение. Днем и ночью
улицы патрулировали конные испанские солдаты, полицейские в форме стояли на посту
на каждой площади. На окраинах города ходили пешие патрули «гражданской стражи».
После десяти вечера было нельзя собираться группами, ни на улице, ни дома – даже на
поминки. По периметру город был обнесен несколькими рвами и оградами из колючей
проволоки, и эти заграждения постоянно держались под наблюдением. Агенты доносили
обо всех сколько-нибудь необычных перемещениях, и революционному движению
приходилось прибегать к небывалым мерам секретности. О том, чем занимается Эмилио,
вне пределов семьи знали лишь считанные друзья. Одним из них был его свояк Рамон
Мартинес, муж сестры Эльвиры Эрминии. Мартинес лично знал Хосе Марти – делил с
ним койку во время плавания на Ямайку, - к моменту начала революции был тяжело болен
и прикован к постели, однако он попросил свою жену «сделать ради свободы Кубы то,
чего я не могу». Эмилио предложил Эрминии перевезти Рамона к ним с Эльвирой, чтобы
вместе провести последние дни. Эмилио рассчитывал, что поток посетителей, которые
потянутся в дом Бакарди проститься с Мартинесом, станет надежным прикрытием для
