«Хорошо о волках»… Марина не признавала формалистического разбора, стиховедческой учености, только живое чувство ритма и слова. По комнате ходил и делал замечания красивый офицер, ее муж, Сергей Эфрон[193].
Марина Цветаева казалась мне тогда пленительной, особенной. Русая, стриженая, с челкой и курчавым затылком, невысокая, с упругим телом, с открытой шеей и руками. Одета — без украшений, платье — подпоясанная рубашка. Голова — юноши Возрождения, особенно в профиль, яркие длинные губы. Очень близорука, но и это ей шло. Взгляд уплывающий, видящий сквозь обычное. Походка — отталкиванье от земли. Речь — бормотанье и выстрелы. Трудно было проложить к ней путь: превосходящая поэтической зрелостью, но не слишком старшая по возрасту, да и девицами не интересуется. В те годы помню ее выступление на Тверской в кафе «Домино». Она читала о гибели Пушкина, стихи заканчивались домашними строчками:
Пришла она на вечер с большой, почти кондукторской, сумкой через плечо. Впечатление было опять — не смотрит на окружающих.
Рассказы о ней.
Подарила Павлу Антокольскому кольцо и стихи:
«Дарю тебе чугунное кольцо»[195].
Антокольский говорил: «Оно вовсе не чугунное, в металлах Марина не разбирается».
Жена Архипова[196], издателя «Костров», говорила: «Она озлоблена».
В 1928 году художник Сицезубов рассказывал, что познакомился с М. Ц. в очереди за пайками в ЦЕКУБУ, и она в дальнейшем ему писала. Письма мне привез.
Отрывочно помню (из писем Н. В. Синезубова — публ.]: «Гуляю с сыном в лесу, где каждая тропинка мне знакома».
«Все места на свете заняты».
«Дорогой Николай Владимирович[197], — только аншлаг, ничего о нем, ничего ему. Письмо — дневник, письмо — тоска и жалоба».
Там же — восхищенье по адресу Пастернака: «Мой соперный конь».
Рассказывала Н. Г. Чулкова, что Марина и Ася, встретившись с ней в каком-то учреждении, хихикали, глядя на нее, навязчиво и откровенно, вызывая недоуменье. «Что во мне такого смешного?»
Майя Кювилье (Мария Павловна Роллан[198]) показывала мне письма Марины, полные неукротимого восторга: «Ваши стихи — это юность о мире, мир о юности»[199].
Рассказывала А. И. Ходасевич[200]. В Крыму ребенок Марины заболел дизентерией. Материнский уход был плох, мать увлеклась романтическими отношениями, и ребенок умер. Марина с воем ползала на коленях вокруг дачи[201].
1940 год. Марина Цветаева с сыном, Муром (Георгием)[202] , живет в Голицыно. Муж и старшая дочь, Аля, репрессированы [203]. Я написала ей письмо признанья и участия. Ответ был[204]:
«Голицыно, Белорусск[ой] ж[елезной] д[ороги]. Дом писателей. 29-го мая 1940 г[ода].
Мне кажется — это было лето 1917 г. Достоверно — Борисоглебский переулок, старый дом, низкий верх, наши две молодости — с той, неувядающей. Помню слова Бальмонта после Вашего ухода: „Ты знаешь, Марина, я слышал бесчисленных начинающих поэтов и поэтесс: и в женских стихах — всегда что-то есть“.
Не было ли у Вас стихов про овощи (морковь)? Или я путаю? Тогда — простите.
…А волк мне и посейчас нравится, и, если бы Вы знали, как я именно сейчас, по такому сытому волку (сну) — тоскую! Вот Вам выписка, с полей моей черновой тетради (перевожу третью за зиму — и неизбывную — грузинскую поэму)[205]:
„Голицыно, кажется 24-го мая 1940 г. — новый неприютный дом — по ночам опять не сплю — боюсь — слишком много стекла — одиночество — ночные звуки и страхи: то машина, чёрт ее знает что ищущая, то нечеловеческая кошка, то треск дерева — вскакиваю, укрываюсь на постель к Муру (не бужу), — и опять читаю (хорошо ему было писать! лучше, чем мне — читать!) — и опять — треск, и опять — скачок, — и так — до света. Днем — холод, просто — лед, ледяные руки и ноги и мозги, девчонка переехала ногу велосипедом, второй день не выхожу: нога — гора, на телеграмму, посланную 21-го — ни звука, в доме — ни масла, ни овощей, одна картошка, а писательской еды не хватает — голодновато, в лавках — ничего, только маргарин (брезгую — неодолимо!) и раз удалось достать клюквенного варенья. Голова — тупая, ледяная, уж не знаю, что тупее (бездарнее) — подстрочник или я??
У меня нет друзей, а без них — гибель“.
(Мур — это мой 15-летний сын, всю зиму болевший: пять болезней, — только что отболел пятой. Остальные пояснения — при встрече).
Спасибо за стихи. Они мне напомнили и на секунду вернули — меня — ту. Но водопад — упал.
Мне очень, очень хочется Вас увидеть — у меня из тех времен почти никого не осталось: „Иных уж нет, а те далече“… и у меня здесь нет ни одного женского друга.
Теперь — как осуществить встречу? Хотите — приезжайте ко мне в следующий выходной (т. е. через — следующий) — 6-го. Это наши с сыном последние здесь дни, 8-го начнутся сборы, а 10-го мы выезжаем, — куда, еще неизвестно — во всяком случае встреча — затянется.
Ехать с Белорусского вокзала, касса пригородных поездов (впрочем, раз Фили — Вы эту дорогу знаете). Вот, на выбор, два поезда: 12 ч. 55 м. (т. е. без пяти час) — тогда Вы у меня будете в начале третьего, и 2 ч. 21 м. — тогда Вы у меня будете без чего-то четыре. Поезжайте лучше первым, — больше времени будет, пойдем в лес (мы на самой опушке), около 7 ч. пообедаем (завтра еду в город и чего-ниб[удь] куплю, — голодной не будете), а вечером — когда захотите — проводим Вас с сыном на вокзал, вечерних поездов — много.
Если тотчас же по получении напишете мне, по адр[есу]: станция Голицыно, Белорусск[ой] ж [елезной] д[ороги], Дом творчества писателей — М. И. Цветаевой] (последнее, конечно — полностью!). Каким поездом Вы едете — мы Вас встретим, а Вы нас — конечно узнаете: я, все-таки, немножко — похожа, а сын похож на меня — ту, еще примета: он очень высокий. Пишите час отхода поезда, час прихода я высчитаю.
Дальше: если бы мы почему-нибудь — разминулись — спрашивайте Коммунистический проспект, Дом писателей (всякий знает), и, минуя Дом писателей, идите по Коммунистическому проспекту дальше, до самого конца, последний дом справа, дача Лисицыной, № 24, открывайте калитку, проходите куриный дворик, открывайте вторую калитку — и левое крыльцо — наше.
Но если вовремя известите — встретим непременно.
До свидания! Еще раз спасибо за стихи и память.
М. Ц.
Я живу — не в Доме, но письма идут — туда».
«Москва, 31-го мая 1940 г.
Милая Ольга Алексеевна.