ближайших друзей хозяина. Я был изображен с огромной сигаретой «Зефир», зажатой в кулаке.
Некоторые из присутствующих, недолго думая, уселись за стойку бара и начали игру в бутылки. Среди них был и Хофф, к тому времени изрядно подшофе. Увы, даже трезвый, он был обречен на разделку.
Беннет не отходил от меня. Когда я сел, он тут же сел рядом. «Вот и пришло время, — сказал я себе, — твоему знаменитому молчанию».
— Мой мальчик! — обратился ко мне Беннет. — Не могу не задать себе вопроса — с чего это вдруг ты так озаботился Хоффом?
Краем глаза я заметил, что окружающие придвигаются ближе. Чужие ссоры все еще остаются нашим лучшим развлечением. А Дэйл начал вещать: подбор слов отражал его ясное осознание того, что аудитория растет.
— В конце концов он просто «комми» от культуры и больше ничего. Находясь здесь, с психологией и манерами кавалериста, с 1940 года, он сделал себе состояние, обгадив нас в своих фильмах. Мы обсуждали эту тему тысячу раз, Эдди, и ни разу я не слышал возражений.
Я стиснул зубы.
Дэйл улыбался.
— Что ты говоришь? — спросил он.
Все ждали. Но ответа моего не дождались.
Дэйл продолжил:
— Ты ни в чем не опровергнул моей уверенности в том, что тебе доставит огромное удовольствие увидеть, как Хофф получит причитающееся ему сполна…
Я улыбался «ничегошной» улыбкой, насвистывал мелодию ни о чем.
— …Итак, что произошло, Эдди?
Предел молчания подступал все ближе и ближе. Во время выздоровления я обрел вкус к выплевыванию правды любому в лицо. И еще не позабыл, как хорошо я себя при этом ощущал.
В этот момент пошла новая волна гостей: из тех, кто был приглашен на после ужина. Дэйлу пришлось уйти встречать их.
Крайне любопытно наблюдать за теми, кто чует жареное первым. Вокруг меня, ожидая возвращения Дэйла, столпились: модельер женской одежды, изобретший массу костюмов для Флоренс, — по его виду нельзя было сказать, что он кровожаден, но все-таки он был, с раздутыми ноздрями, на изготовку; его жена, плотинообразная матрона, вдвое увеличившаяся за время успешной карьеры в качестве управляющей его делами, она тоже плотоядно косилась в мою сторону; некий действительно толковый и потому самый удачливый агент в городе, из тех, кто перехватывает свой куш в кинобизнесе первым, человек, имевший в собственности лучшую коллекцию французских импрессионистов в мире, но в личном плане из тех, кто сеет вокруг себя одни несчастья; рядом с ним стояла его жена, следом — его любовница, дальше виднелась разочарованная и покинутая вторая жена одного широкоизвестного режиссера, справа от нее — разочарованная и покинутая третья жена того же режиссера, для созерцания скандалов им предоставляли места в первых рядах, но с одним условием, чтобы они были вместе; виднелась стареющая инженю, еще умудрявшаяся играть девчонок 40-х годов, но ее карьере уже угрожало преждевременное облысение, заметное, если лампа светила сзади; сбоку, как всегда, стоял ее муж, отпрыск владельцев Уиллингхэмского отеля, который его отец оставил в наследство в идеальном порядке, и наследнику ничего не оставалось делать, как сидеть целыми днями на краю бассейна в загородном клубе и следить, чтобы туда не забрел залетный еврей; следующей была королева — Эмили Адамс, ведущая женщина-критик, ее декольте, обрамленное крепко стянутым лифом с заключенными в нем аксессуарами, привлекало внимание тяжелым золотым крестом, с ней был муж, кретин. Все они почуяли запах скандала и как стадо гиен окружили место предполагаемой схватки. К ним присоединились вскоре разноперая молодежь, наезжающая в город пока на автобусах, и волки, занимающиеся их науськиванием, показывающие, кто есть кто, и определяющие работу. Этим ребятам хотелось пощекотать нервы.
— Жаль, что я не могу назвать имен некоторых девушек, — сказала Эмили, — которых этот человек обидел, и обидел не жестом. Если бы ты знал, что знаю я, то никогда не позволил бы себе быть таким снисходительным.
Я хотел сказать этой сучке кое-что и тем славно закончить вечер, но вовремя остановился, встал и по привычке пошел искать Флоренс.
Она сидела с мужчиной, которого я прежде никогда не встречал. Флоренс чирикала, не закрывая рта, обожатель смотрел ей в зубы. Я представил дорожку, на которую она скользнула.
Я сел рядом с хозяйкой и сказал:
— Ольга, возьми меня за руку и послушай. Твой собирается боднуть меня, а я этого не хочу.
— Если не хочешь, подойди к нему и извинись.
— За что?
— Эдди! Да что с тобой?! Ты в своем уме? Ты назвал Дэйла садистом перед всем столом в его собственном доме! Или ты думаешь, что народ проглотил это и не заметил? После аварии ты только и делал, что раздавал оскорбления направо и налево. Всем, кто приходил навестить тебя, включая близких друзей Флоренс, болтал все, что ни приходило в голову, — кошмарные и бестактные вещи. Мы терпели, потому что понимали положение Флоренс. Но, Эдди, ты выздоровел. Поэтому ты здесь, на вечеринке. Чтобы подвести черту. Или говори, или заткнись! Если тебе прощает Флоренс, то это не значит, что прощаем мы. Если бы вы с Дэйлом не были старыми друзьями, мы бы давно вышвырнули тебя вон. Я перестану уважать Дэйла, если в следующий раз, когда ты выкинешь очередной номер, он не даст сдачи. Все! Я уже устала от твоих причуд. И остальные тоже. Я устала слышать, как ты хаешь всех и вся в нашем городе. Ты окружен божественным клевером, но если ты думаешь, что вокруг тебя ядовитый плющ, — перестань плакаться, действуй!
Она возмущенно вскочила и отошла. Затем вернулась.
— Эдди, Дэйл — твой лучший друг во всей округе. Поразмысли над этим и приди к правильному выводу.
Я уже собрался извиняться, она взяла меня за руку и потащила к Дэйлу.
Совершенно очевидно, что для того чтобы заставить Эмили углубиться в детали личной жизни Хоффа, совать ей под ребра пистолет было излишне. Ольга пыталась поймать взгляд Дэйла, чтобы дать ему понять, как я жажду повиниться.
— О, Эмили, — разглагольствовал в это время Дэйл, — дорогая Эмили, ты столь изысканна. Поэтому- то, я уверен, твоя колонка имеет такой успех. Но сегодня мы среди друзей и давайте-ка не будем щепетильны. Вкус мистера Хоффа нацелен на простеньких девушек, по той простой причине, что большего ему не дано. Его последняя, помнится, была некто Гвен, по фамилии, кажется, Хантер, и вот у этой самой Гвен основное отверстие имело размеры входа в метро на перекрестке 42-й и Бродвея. Где-то столько же народу через нее и прошло. Что касается цены, если вы позволите провести параллель немного дальше, то она составляла сущую безделицу. Ольга, ты что-то хотела сказать? О, да кто это с тобой?
Теперь уже Ольге не хотелось мирить нас.
Гвен, разумеется, никогда и в глаза не видела Хоффа.
Дэйл, расталкивая толпу локтями, приближался ко мне. Я ждал.
Тут со ступенек спустился слуга и шепнул Ольге, что картина готова к демонстрации. В любой другой ситуации Ольга повела бы гостей наверх не раньше чем через час, но сейчас она молниеносно оценила мое взвинченное состояние, смерила взглядом Дэйла, затем приподнялась на носки и хлопнула в ладоши:
— Фильм! Фильм! Все на фильм!
Со стороны игроков в бутылки, только начавших вгрызаться в Хоффа, раздалось неодобрительное ворчание. Но Ольга стала еще настойчивее: «Наверх! Все наверх!» Она подтолкнула меня к лестнице, а через плечо промурлыкала: «Дэйл, дорогой, захвати-ка с собой мистера Хоффа!»
Кровь приливала к моей голове бешеными толчками. Ее было так много, что виски трещали.
Ольга не отпускала мою руку.
Каждый желал заполучить место рядом с Хоффом. Дэйл посадил его на первый ряд, и все, кто хотел, сгрудились рядом. Остальные искали такие места, с которых было бы удобно следить за его реакцией.
Свет погас.
Развлечение началось с первой минуты. Музыка, звучащая во время титров, была не та, которую
