Жара в Аномо

предупредил Киматаре Ойбора, и это было в известной мере нарушением профессиональ­ной этики, хотя, разумеется, старший инспектор уголов­ной полиции, капитан, глава управления крупной сто­личной зоны волен поступать как считает нужным.

Никто не придал этому факту особого значения. Тем более что следователь отсутствовал по каким-то при­чинам.

Надо сказать, дело об убийстве полицейского и спе­циалиста нефтяной геологии до сих пор оставалось глав­ной темой кабинетных и коридорных толков сотрудни­ков. Исход розыска, который, по мнению большинства, ветеран Ойбор вел слишком замкнуто и вяло, интересо­вал каждого, кто дорожил честью мундира.

Поэтому все более и более активное вмешательство капитана в ход расследования даже вызывало молча­ливое одобрение, особенно офицеров, которые уже ре­шили, что их хваленый кавалер трех золотых лент, ве­роятно, не в силах справиться с головоломкой и начи­нает в ней «проваливаться».

Итак, вопреки былой просьбе сержанта и в его от­сутствие Даги Нгоро приказал доставить к нему ста­рика.

Привезли башмачника не скоро, что понятно, если взять во внимание его своенравие и строптивость.

Нгоро встретил его радушно. Усадил, поднес стопоч­ку казенного коньяка, от которого, правда, тот наотрез отказался, ругаясь при этом, как торговка, которой на­ступили на ногу.

Старший инспектор терпеливо выжидал, пока стих­нут возмущенные вопли старика, и со всей теплотой, на какую только был способен, сказал:

— Наш человек доложил, что вы беретесь опознать машину, если ее вам покажут. Вы не станете этого от­рицать, уважаемый?

— Ваш осел, а не человек! — взвизгнул башмач­ник. — Он поклялся, что меня оставят в покое! И что же? Меня тащат в полицию через весь город, как пре­ступника! Где его клятва?

— Он не виноват. Он не знает, что вас побеспокоили, так же как я не знал о его обещании вам.

— Везите обратно!

— Непременно, уважаемый, но, поскольку вы уже здесь, давайте побеседуем немного.

— Не желаю я беседовать! Меня заказчики ждут! Кто мне возместит убытки? Везите обратно! Не жалеете старого человека! У меня все больное!

— Жаль, что вы не хотите услужить нам в послед­ний раз, — сказал Нгоро, — я слышал о вас как о муд­ром и ученом патриоте. Несмотря на свой, прямо ска­жем, преклонный возраст, вы известны стране как один из наиболее образованных и всезнающих граждан. По­верьте в мою искренность. Мне даже кажется, что мы где-то встречались.

— А мне не кажется, — несколько мягче отозвался старик, на которого, по всей вероятности, произвела не­которое впечатление новость о его широкой известности.

— Значит, я ошибся, — слегка огорчился Нгоро.

— Впервые тебя вижу, сынок, — сказал старик по­чти ласково. — Отпусти меня с богом, а то моя старуха помирает от страха. Сроду не имели с полицией дела.

— Вы уж простите, отец, всего несколько минут. Будьте добры.

— Хорошо. В последний раз?

— Даю слово. Сразу видно образованного человека. Вы ведь раньше служили у крупного фармацевта?

— Да, у него были свои плантации папайи и большая фабрика по производству целебного экстракта. Если у тебя бывало несварение желудка, ты, наверное, поль­зовался нашей продукцией. Мы экспортировали папайю даже в Европу. Я дважды выезжал туда с хозяином.

— Это неплохо, что вы с любовью вспоминаете то­го, кто дал вам возможность увидеть свет и наделил знаниями.

—

С любовью! Будь он проклят, осел! Зря позволи­ли ему удрать!

— Согласен с вами, — сказал Нгоро, — и рад, что вы так реагируете на мою шутку. А отчего, простите, вы впоследствии сменили фармакологию на уличное ре­месло?

— Это мое дело. Тебе не о чем больше спрашивать?

— Виноват, отвлекся, уважаемый. Скажите, вы дей­ствительно смогли бы опознать машину, если бы увиде­ли снова?

— Может быть, и узнаю, — нехотя просипел баш­мачник, — по звуку. Тогда было темно. Тьфу!.. Неужели не надоело?

— Позвольте, тогда вы утверждали, что успели за­метить и цвет и марку автомобиля.

— Да.

— Вы уверены в своих предыдущих показаниях?

— Да.

— Имейте в виду, дача ложных показаний ка­рается...

— Я пошел, — сказал старец и поплелся к двери, бормоча проклятия вперемешку с ругательствами.

Нгоро рассердился, он бросился за ним и загородил дорогу.

— Не испытывайте терпение властей! Только ува­жение к вашему возрасту сдерживает меня, не то при­казал бы арестовать за дерзость и уклонение от граж­данского долга.

— Закон был бы на твоей стороне?

— Да.

— Выходит, ты вправе посадить меня за решетку?

— Да.

Старик вернулся и сел со словами:

—

Ладно, давай потолкуем впустую. Мне некуда спешить, меня не ждут заказчики, так?

Нгоро тоже опустился в свое плетеное кресло. Во­царилась гнетущая пауза, нарушаемая лишь недоволь­ным сопением обоих.

Наконец Нгоро сказал:

— Раз вы могли бы признать автомобиль, может, все-таки припомните и того, кто в нем уехал? Хоть что-нибудь. Какую-нибудь особенность, кроме цвета ко­жи. Подумайте.

— Я уже говорил, белый вроде прихрамывал. А вто­рого я не разглядел. Того, за рулем.

Нгоро вдруг открыл ящик стола и вынул две фото­графии. Луковского и Ника Матье.

— Взгляните-ка, его тут нет? Захромать можно и нарочно.

— Он, — сказал старик, ткнув пальцем в фотогра­фию Луковского, и отвернулся, играя желваками.

Даги Нгоро с минуту ошеломленно смотрел на него, затем произнес:

—

Подтвердите письменно.