Жара в Аномо

Старший инспектор сказал, что настоящему ре­портеру рация не в диковинку. И вообще это его идея. Честно говоря, я готов был предположить, что вы с ним уже работали вместе. Словом, желаю удачи.

—

Спасибо.

—

Только осторожно. Спокойно и разумно. Не люб­лю слишком навязывать свое мнение, но на твоем ме­сте я посоветовался бы с русским мастером.

—

Нет, — сказала Джой, — пока нет. Ему забот хватает.

—

Чудовище, — сказал Киматаре Ойбор, рассмат­ривая рычащую громадину буровой установки, — ревет, как живая.

Свободные от вахты рабочие готовились ко сну: че­рез семь с половиной часов им предстояла новая гонка в недра, требовавшая постоянного обновления сил и энергии.

Прибытие далеко не молодого гостя, отважившегося на довольно утомительное путешествие по голой песча­ной равнине верхом на строптивом муле ради коротко­го, но лестного знакомства с нефтеразведчиками, внесло заметное оживление в сравнительно однообразную жизнь лагеря и породило новые разговоры тех, кто искренне верил, что прибывший — служитель заповед­ника и весь путь оттуда трясся на жесткой спине уша­стого гибрида лошади и осла.

—

Заповедник в мертвой пустыне, надо же, — про­стодушно удивлялся Сергей, — хоть бы что путное, так нет, охраняют ящериц, пауков и прочую ползучую га­дость. Я понимаю, беречь крупный и ценный дикий скот от браконьеров, к примеру, буйволов там разных, носорогов. Крокодила. Вот меня возили хлопцы с элект­ростанции на экскурсию, опять же к примеру, смотреть тех же носорогов — прямо красота. Носорогов — жуть, здоровые — во, глаза, как у алкашей, злые, бегают по траве — аж машину трусит за полкилометра. И что характерно, ихние же охранники от них же тикают. Редких животных и редкую природу надо сохранять, известное дело, даже в ООН заседать стали по этому вопросу, в газетах пишут, а на кой сторожить пустыню? Что, сюда браконьер полезет за пауком или гадюкой? Пустыня, она пустыня и есть, никому не нужна. Разве что научным работникам. Да нам, нефтярям.

Внимательно и сочувственно, как и всякую иную речь своего дизельного наставника, выслушал Баба-Тим засыпающего великана, помолчал для приличия, дес­кать, всякую услышанную мудрость должно перевари­вать не спеша, добротно, и лишь потом и себе порассуж­дал, клонясь к надувной подушке:

—

В саванне хорошо, в песке плохо. Настоящая пу­стыня далеко. Мы находимся на малых песках, на ма­лых. Большие пески — целый сухой океан. Мы рабо­таем на клочке песка, оторванном от океана, как в лагуне. С настоящей пустыней нас разделяет зеленая полоса, зеленая. Там, далеко-далеко, заросли агавы, слоновой травы. Сразу после дымов Аномо. Там есть роща кофейных деревьев, там есть источники, большой ручей, как река, там много ценных животных, больших и маленький, больших... и ма... и маленьких... больших... хрр...

,

39

Обнаженный до пояса, сложенный, как мифический Аполлон, парень в модных синевато-дымных очках-фильтрах и хрустящем при движениях резиновом фар­туке отпустил положенную дозу горючего, с подчеркну­тым достоинством, чуть ли не с неохотой, не пересчиты­вая, не пробуя на зуб, не рассыпаясь в благодарностях, не намекая на чаевые, принял плату и, приподняв над головой фирменную шапочку левой рукой, выхватил правой из-за пояса лоскут замши и символически по­махал им над задним стеклом уже отъезжающего авто­ мобиля.

И только когда машина скрылась, тщательно пере­считал монетки, проверил на зуб, громко пожелал скря­ге гвоздя в шину и опустил деньги в жестяную коробку с прорезью в крышке.

Выдалась пауза, пока никто не подъезжал к бензо­колонке.

Сухой, горячий, изнуряющий день висел над горо­дом, нагревая дома, как печи. Деревья тянули опален­ные ветви к небу в немой мольбе о живительной влаге.

Заправщик подошел к будке и укрылся в узкой по­лоске тени от козырька. Он стоял и тихо насвистывал, водил головой во все стороны, опираясь на прила-вочек отведенными назад локтями и выпятив плоский живот.

Вероятно, он очень гордился тем, что как бы являл­ся полноправным представителем известной заморской фирмы, протянувшей свои соски-щупальца, источающие бензин и ощупывающие карманы владельцев автомоби­лей, во многие страны, лишенные собственного горю­чего.

Будка сверкала лаком желто-красной окраски, над ней возвышался большой круглый щит с броскими литерами «

ESSO

».

Заправщик был молод и наивен в своем дутом тще­славии. Ему нравилась яркая будка, нравилась яркая бензоколонка, нравилась яркая шапочка, нравились яркие автомобили, бессильные без его кормушки. Ему нравился он сам, независимый, стройный, красивый настолько, что ему улыбались даже молоденькие белые пассажирки приезжавших и отъезжавших ма­шин.

Сейчас машин было мало, такое время дня. Заправ­щик в минуты затишья развлекался перепалкой с не­давно обосновавшимся неподалеку башмачником.

—

Эй, конкурент! Не надоело чесать глаза об мои моторы?

—

Его моторы... ты хоть раз сидел в салоне авто, чучело? — с готовностью отозвался скучавший ста­ричок. Он томился, как арестант, в переселенной не по его охоте мастерской, которая представляла собой на­тянутую на четырех палках вылинявшую холстину от солнца, легкий раскладной стульчик, перевернутый вверх дном массивный ящик, коробку с инструментами, тя­ желую чугунную лапу и писанную от руки вывеску.

—

Мне и так хорошо, не то что некоторым, — огрызнулся парень.

—

Ему хорошо, — хмыкнул башмачник, — ряженое чучело.