Жара в Аномо

—

Вы слышали об убийстве на площади Освобож­дения?

—

Конечно, гражданин офицер, только и говорили вокруг. Да и сейчас еще толкуют об этом несчастье.

—

Консула не стало в стране, как вы утверждаете, до или после происшествия?

Гикуйю уставился на капитана с крайним удивлени­ем. Сказал твердо:

—

Не знаю, почему вас это интересует, но, как пе­ред богом, мне абсолютно точно известно, что господин консул вылетел из страны по своим делам за много дней до упомянутого убийства и еще не вернулся. У меня там приятель садовник. И кстати, мне уже прислали пред­упреждение, чтобы не отлучался, могут понадобиться мои услуги на предстоящей вечеринке в честь его при­бытия. Когда вернется.

Всю тираду Гикуйю произнес не только твердо, но и не без гордости.

Даги Нгоро сказал:

—

Что ж, благодарю вас за все. Уже поздно, нам с вами пора прощаться. Признаться, у меня был нелегкий день. Да и вас недостает сейчас в «Кутубии», не так ли?

—

Да, да, я пойду, — более чем охотно согласился Гикуйю, быстро встав со стула и направляясь к две­ри, — прощайте, очень уважаемый начальник, про­ щайте.

—

Последний вопрос, — задержал его Нгоро любез­ным голосом, — самый последний. Вы никому не гово­рили о своем намерении посетить нас?

—

Нет. Никому. И вас прошу сохранить все между нами.

—

Разумеется. Прощайте. Могу вас подвезти, если не против.

—

Нет, нет, благодарю. С удовольствием пройдусь.

Густые сиреневые сумерки окутывали столицу, в теп­лом воздухе, словно капли молока в чернилах, растворя­лись первые вечерние огни.

Уже выплескивали на людные тротуары зазывную музыку распахнутые жерла кафе и ресторанов, уже тя­нулась молодежь к излюбленным местам своих сходок, как пчелы к борти на закате трудового дня, смеясь, пе­рекликаясь.

Толкуя о всякой всячине, попыхивали трубками и си­гаретами принарядившиеся старики на скамьях, с не­брежностью лордов провожая прохожих глазами.

У тумб, рекламных щитов и заборов размахивали клейкими щетками ловкие подростки, вывешивая к завт­рашнему утру свежие афиши и объявления.

Городскую копоть и гарь пронизывали тонкие запа­хи душистых масел и пряностей. Голоса становились добрее и вкрадчивей. Привычная жизнь обычного вече­ра набирала разбег.

К неторопливо шагавшему сквозь веселую толпу центральных улиц Гикуйю постепенно возвращалась тихая радость мироощущения, которая еще недавно ка­залась ему безнадежно утраченной. Он не думал боль­ше или по крайней мере старался не думать ни о чем дурном, ни о своих, ни о чужих поступках.

И он не хотел сейчас думать о своем баре, о пробле­мах, о бестолковом помощнике, который, наверно, те­рялся в догадках в связи с долгим отсутствием хозяина накануне открытия заведения. Он расслабился после ми­нувшего напряжения.

В кои-то времена брел он по сумеречному празднику, шаркая подошвами и засунув руки в карманы вместо того, чтобы трясти ими опостылевший миксер, брел себе и все, бездумный, отрешенный, опустошенный извечным и порой беспричинным страхом.

Вот и последний поворот, за ним его улица, на даль­нем углу которой тускло светились два рубиновых глаза безлюдной пока «Кутубии».

Он остановился, смотрел на свое детище издали, буд­то видел впервые. И снова к нему подступали тоска и страх, презренье к себе и другим. Он почувствовал острую жажду.

Выстрел был глухим. Гикуйю упал.

,

44

Ночью гул буровой казался особенно громким. Лязг и скрежет, звонкие удары металла, скрипение тросов на барабане лебедки и визг вращения, тарахтение водона-соса и дизельный рык, вскрики рабочих и отрывистые команды бурильщика — все смешалось и уносилось в

короткую звездную ночь бесшабашным сонмом звуков, порожденных колоссом, что был виден далеко-далеко, озаренный скрестившимися лучами прожекторов.

Борис Корин, Лумбо и Даб шагали к вышке, чтобы принять эстафету работы. Восемь часов отдыха промелькнули как восемь секунд. Впереди — восемь часов труда, долгих, как восемь лет.

—

Шевелись, нефтярики! Шевелись! — подбадривал Корин помбуров, все еще продиравших глаза со сна.

—

Шевелись, Лумбо! — крикнул Даб и, дурачась, нахлобучил на него каску.

Лумбо не из тех, кто остается в долгу, он тут же вы хватил молоток из кармана и одним ударом пригвоздил полу спецовки Даба к деревянному перильцу ограждения отстойника, мимо которого они проходили.