—Странно, я почему-то думала, что вам нравятся легкие сигареты.
—Мои не слабее, чем у Бориса.
—Вы большой ребенок, именно вы, — улыбнулась Джой, — жаль, что у вас не оказалось приемлемых для начинающей курильщицы. Греческих, например.
—Расходимся во вкусах. Но это не самое страшное. А вообще, не советую начинать, крошка. Ничего нет хуже девчонки, от которой разит, как от пепельницы или табакерки.
—Положим, настойка из никотина и мужчины не лучше.
Ник Матье рассмеялся, даже хлопнул себя по коленям, так ему пришлась по душе ее реплика.
Девчонка определенно нравилась ему все больше и больше. Он совсем позабыл об усталости и режиме. Одно удовольствие разговаривать с красоткой Джой.
—У нас это бич божий, у вас баловство, — сказал он. — Табак сначала ублажает, утешает нас, а уж потом гробит. Чем тяжелее на сердце, тем крепче табак. Я курю этот сорт много лет.
— Много лет тяжело на сердце?
—Не стоит об этом, тебе не понять.
—Ладно, курите, раз утешают и ублажают ваше отяжелевшее сердце. — Джой вдруг торжественно протянула ему зажигалку, полученную от сержанта. — Держите. И впредь не теряйте свою уникальную игрушку. Случайно подобрала. По-моему, она выпала из вашего баула. Разжигала ею спиртовку, а потом устыдилась: серебряную вещь нельзя присваивать даже на время.
Ник удивленно смотрел то на зажигалку, то на девушку, затем радостно воскликнул:
—Ну и хитра! А я-то развесил уши, не возьму в толк, куда ты клонишь насчет курения и все такое. Спасибо, Джой, просто таю от удовольствия.
Девушка вся напряглась, произнесла негромко:
—Она ваша — я удовлетворена.
—Честно, Джой, очень мило с твоей стороны. Твой неожиданный подарок ужасно тронул меня. Откуда у тебя такая диковинка? Держу пари, фамильная реликвия. Угадал? Слушай, а тебе не жаль расставаться с ней?
—Нет, — сказала девушка слегка потускневшим голосом, отдергивая невольно потянувшуюся к зажигалке руку.
—Теперь я верю, ты на моем берегу. Но что бы мне для тебя придумать? Чем ответить на твой милый подарок в пустыне?..
—Она вас удивила? То. есть понравилась?
—Еще бы! Я просто поражен! — Ник достал новую сигарету, чтобы опробовать приобретение. — Гм... не получается. Не иначе с фокусом.
—Нужно нажать вот здесь, смотрите, и здесь, вот так. — Показывая, как пользоваться хитроумной зажигалкой, Джой как бы невзначай удерживала ее у себя в руках. Она с трудом скрывала огорчение от того, что нелепо попала впросак, и лихорадочно искала выход. — Знаете, Ники, я вспомнила, на вышке нельзя разводить огонь. Габи говорит, что во время бурения из земли вырывается газ. Неосторожно чиркнет зажигалкой... пусть она останется пока у меня.
— Ерунда! — Матье перехватил серебряную диковинку и бережно спрятал в карман. — Ничего со мной не случится, не волнуйся, любимая. Любимая... Джой любимая, моя маленькая, глупенькая Джой... Я потерял голову, не пойму, что со мной стало. Я ведь всякое повидал, меня не купи... то есть стреляный. Счастье — это ты. Будь я проклят, если не докажу. У нас будет куча денег, уедем подальше, купим хоть целый дворец. Бродяга кончится, все, ни шагу в скитаниях по чужбине.Не могу больше. Мы еще поживем до финиша, все для тебя сделаю, заново, иначе, с тобой. Пойми и поверь.Ты моя, Джой? Джой!..
45
Человек, который вел наблюдение за «Кутубией» и прилегавшим к ней кварталом из дома, стоявшего напротив бара, не слышал выстрела, но видел, как именно упал Гикуйю, поэтому мгновенно нырнул в комнату, схватил висевший на спинке кровати «стен», выскочил обратно и, свесившись через перило балкона, пристально вгляделся в сумрачное ущелье улицы Капуцинов.
Было тихо, безлюдно на улице, увенчанной единственным питейным заведением, час открытия которого еще не наступил. Город глухо шумел в стороне. Силуэт лежащего на тротуаре бармена был недвижим.
Человек быстро вернулся в комнату, повесил автомат на место и бросился к телефону.
— Говорит Постоялец. Только что на моих глазах уложили хозяина бара. Да, конечно. Что? Нет, нет, я бы перекрыл. Похоже, стрелял из-за арки в конце бульвара, с насадкой. Я был снаружи, но не услышал. Туда и машину можно подогнать. Нет, стена. Абсолютно. Лежит на углу, шагов тридцать. Как быть? Понял.
Человек положил трубку, окинул комнату ищущим взглядом и, прихватив первую попавшуюся чистую тряпицу, выбежал из дома на улицу, чтобы остолбенеть там в изумлении.
Он был потрясен, обескуражен, растерян и не на шутку встревожен.
Трупа не было. Никаких следов. Ничего.
Бывалый, закаленный профессией человек решил бы, наверно, что он лишился рассудка, если бы не появилась полицейская машина, которая и должна была появиться после его телефонного звонка. Из нее выпрыгнули Киматаре Ойбор, врач и еще двое с оружием и в форме.
— Только что лежал вот здесь, — произнес человек с бесполезной тряпицей в руках, которая смахивала на белый флаг капитулянта, — видел собственными глазами, наповал вон оттуда. Больше неоткуда, я бы не упустил. А так — закрывает стена. Арка в тени и днем, а в такое время...
— Это ясно, — прервал его Ойбор, — где пострадавший?
— Упал вот здесь, где стою. Наповал, сам видел. Пока звонил и бежал вниз, его не стало. Невероятно!
Ойбор только глянул на полицейских, и оба с оружием в руках помчались к арке, заглядывая на бегу в подворотни. Несколько оказавшихся на улице прохожих с любопытством наблюдали за происходящим.
—Идите к себе, — сказал Ойбор человеку с тряпицей, а сам поспешил в бар, оставив врача у машины.
После довольно долгого и настойчивого стука в дверь и объяснений с кем-то за нею сержанту удалось наконец проникнуть внутрь заведения, где пахло паркетной мастикой, а мебель не была расставлена.
В резком свете «дежурной» лампы обнажилась вся грубая бутафория стилизованного под экваториальную экзотику небольшого помещения.
Долговязый и худенький паренек со шваброй в руках испуганно переминался с ноги на ногу перед сержантом, голова его покачивалась на тонкой шее, как тыква на прутике, нижняя челюсть отвисла.
—Не знаешь, где хозяин? — с ходу спросил Ойбор. Парень сперва отрицательно замотал головой, рискуя сломать шею-прутик, затем, как видно, одумавшись, утвердительно кивнул и указал на запертую дверцу позади стойки.
Сержант коротко постучал. Молчание. Постучал в дверцу погромче и требовательней. За тонкой фанерой послышался тихий скрип, звякнула сталь топора, задевшего какой-то металлический предмет, прокрались, приближаясь, шаги и раздался дрожащий голос папаши Гикуйю:
— Кто?
— Полиция.
— Кто еще?
— Он из полиции, — громко подтвердил паренек,— их тут целая машина.
Испуг отрока со шваброй был ничто в сравнении с изображением на толстогубом лице бармена, когда
