вас от нее. А также вашим настоятельным стремлением принять участие в операции «Розовая Леди», даже более того — стремлением взять дело в собственные руки, что было бы совершенно неприемлемым как для меня самого, так и для секретных служб в целом.
— Точно, — сказала она. — Мы с вами связаны обоюдным шантажом.
А также непреодолимым физическим влечением друг к другу.
Раздеться? Да нет ничего проще! Поппи, во всяком случае, убедила себя в этом и бережно расстегнула верхнюю пуговицу на жилете Николаса.
Глава 29
— Я не убежден, что ваша уверенность в моем самообладании вполне обоснована, — сказал Николас.
Он принялся распускать шнуровку на ее корсаже, в то время как Поппи возилась с воротником его сорочки.
Глядя на то, как ее платье с тихим шорохом падает к ее ногам, Драммонд вдруг ощутил, насколько глубокие перемены происходят в нем. Дело вовсе не в обыкновенном сексуальном влечении. За платьем последовал ее корсет, и когда Поппи освободилась от него и предстала перед Николасом совершенно обнаженной, он ощутил приступ благоговения перед ее красотой, ее незащищенностью, перед всем ее существом… Ничего подобного не было у него до сих пор ни с одной женщиной.
Николас провел пальцем линию снизу вверх между ее грудями к подбородку, гордо вздернутому. Глаза у Поппи преисполнились возбуждением и безмятежностью — одновременно. Она схватила его палец и нежно поцеловала.
Этот поцелуй произвел на него ошеломляющее воздействие. Каким-то образом прикосновение ее губ к его коже вернуло ему связь с самим собой. Поставило все на свои места. Впервые за десятилетия.
Голая, как Ева, Поппи изо всех сил старалась снять с него рубашку. Ни слова не говоря, Николас помог ей стянуть с себя рубашку через голову, радостно любуясь тем, какая Поппи сейчас розовенькая от усилий, какая хорошенькая и настойчивая.
Он скрестил руки на груди и предоставил ей возможность потрудиться над его брюками. Она немного запыхалась, пока стягивала их вниз с обеих сторон.
Николас рассмеялся.
Поппи подняла на него сияющие глаза и тоже рассмеялась со словами:
— Они такие тесные.
— Что верно, то верно. Гораздо теснее, чем были пять минут назад.
Поппи покраснела и, помолчав, сказала:
— Я это заметила.
Он был рад, что она заметила. Это удовлетворяло его страстное, глубокое желание, чтобы она восхищалась им — чем бы то ни было в нем.
Через какие-нибудь пятнадцать секунд они оба оказались раздетыми догола и целовались, хоть и чувствовали приближение к опасной черте. Однако Николас испытывал такое наслаждение, поглаживая округлые ягодицы Поппи, что забыл обо всем на свете.
Она же глубоко вздохнула и теснее прижалась к нему. Он погладил ей бочок, Поппи отпрянула и устремила на него решительный взгляд.
— С этого самого времени я хочу видеть тебя обнаженным и трогать твое нагое тело каждый раз, когда мы встретимся.
Она робко дотронулась до него кончиками пальцев.
— О Боже… — Он застонал и прижался лбом к ее лбу. — Это невозможно, но я обожаю тебя за эти слова.
Поппи потянулась к нему за еще одним поцелуем и обняла Николаса обеими руками за шею. Он мысленно возблагодарил Бога за то, что ее мягкие, женственные ручки далеки от опасной зоны, и поцеловал Поппи долгим, чувственным поцелуем.
— Ты не хотела бы выйти на палубу? — спросил он, когда они оба обрели нормальное дыхание. — Потолок здесь очень низкий, а там над нами засияет луна, она уже взошла.
— А что, если нас кто-нибудь увидит? — спросила она и поправила непослушную прядь кудрявых волос у него на лбу.
— Никто не увидит, — возразил он, почему-то тронутый этим ее жестом. — С берега разве что заметят две тени, не более.
— Тогда это просто замечательная мысль.
Поппи смело начала подниматься первой с таким видом, будто ей каждый день приходилось карабкаться по лестницам голышом, и это еще сильнее разожгло и без того горячее желание Николаса овладеть ею.
Он повидал немало обнаженных женщин. Почему же только одна, вот эта, сводила его с ума от страсти и занимала его мысли все время, пока они были врозь?
На палубе Николас первым делом опустил кливер и растянул его между мачтой и люком, потом постелил на крышу каюты, и они вдвоем улеглись на эту подстилку, набросив свободные края парусины на свою обнаженную плоть.
То было уютное, хоть и не слишком мягкое ложе. Николас подложил руку Поппи под голову, а она прижалась к нему бедром.
— Эта ночь совсем не такая, как все остальные в моей жизни, — пробормотала Поппи. — Когда я увидела мою мать на картине, мне почудилось, будто я пробудилась от сна. Все стало яснее теперь. Определеннее.
Она взглянула на Николаса и улыбнулась.
У него перехватило дыхание. Она была так прекрасна… Пышная масса темных волос с медным отливом упала на белоснежные плечи и грудь. Бедра, словно изваянные из алебастра, плавно переходили в длинные, стройные ноги.
Он наклонился над ней и поцеловал в губы, ласково дотрагиваясь при этом то до одного, то до другого местечка на ее теле, и Поппи застонала от наслаждения и пролепетала: «Ни-ко-лас», дыша неровно и часто.
— Ох, благодарение святым небесам! — выгнув спину, снова заговорила она уже отчетливее. — Я не переставала думать об этом с тех пор, как ты…
Николас поднял голову.
— На этот раз ты не должна оставаться молчаливой, — произнес он не вполне внятно, ибо губы его касались пушистого треугольничка волос у нее между ног. Потом он начал дотрагиваться кончиком языка до самых чувствительных мест ее возбужденной женской плоти, завершая каждое такое прикосновение поцелуем.
— Блаженство, — прошептала Поппи, обеими руками обхватив голову Николаса и крепче прижимая к себе.
Своими ласками он довел ее до такого возбуждения, что наступил оргазм, хотя Поппи и не лишилась девственности. И вот она лежала перед ним на спине, запрокинув голову так, что подбородок был устремлен к звездному небу, а лунный свет падал ей на грудь.
— Смотри, — сказала Поппи, поднимая руку.
— Я смотрю, — откликнулся он и вдруг ощутил чувство душевной полноты.
Обнаженная девушка.
Падучая звезда.
Покачивание парусного судна.
Есть ли на свете что-нибудь лучше этого?
