изуродованное женское лицо.
…Дом оказался пуст. В нем были старики, другие женщины и дети… «Чехи», стрелявшие в разведчиков, прошли сквозь двор, и на следующей улице, погрузились в «шестерку», и скрылись, как казалось, в Заводском районе.
Приехав с разведки, Егору отдали письмо жены.
Говорят: нет маленького счастья, а нет… Есть! Вот оно! Когда душа израненная, пыльная и грязная, так может радоваться и светиться счастьем, называя исписанный в клетку листок — «мое золото». Никакие засады, никакие снаряды, фугасы и пули. Не быть ничему!
«Мое золото! — Егор сидел под мягкими хлопьями снега, раздетый, на уличной лавке, не чувствуя холода, читал. Глаза его, наполненные тихой бабской нежностью, налитые слезами, плыли по строкам, робко и осторожно, радостно и любовно. — А я ведь мог не получить сегодня твоего письмо, мое золотко… Спасибо, Господи… спасибо! — Егор, бережно свернув листок, вкрадчиво поцеловал его. — Спас и сохранил, спасибо! Люблю тебя и сына… очень-очень!»
Сегодняшний, на редкость солнечный день, начался весело и радостно.
На дворе, 16 января, а что творится! Январь в этом году выдался какой-то бесснежный, так что когда светило солнце, казалось что недавно наступивший новый год, был ошибочно отпразднован весной.
На сегодня, перед Егором и его группой, была поставлена задача разведки маршрута, по завершении которой, саперы должны были прибыть на аэропорт «Северный», для сопровождения лорда Джада, из миссии Евросоюза. Егор еще ни разу не сопровождал лорда, хотя кроме того, что тот — лорд, особого желания ехать за ним, не было. Это сопровождение не сулило закончиться быстро.
Кроме того, на недавнем совещании Егор выступил с предложением о внесении в действия саперов- разведчиков некоторых тактических изменений. Предложение с некоторым колебанием было принято, и Егор желал как можно скорее его опробовать, посмотреть насколько оно будет продуктивным, принесет оно пользу или нет. Четыре дня назад, Егору, удалось убедить начальника штаба, что в целях тактической хитрости, необходимо менять не только время выхода разведдозора, но и маршрут движения разведки. Нет, конечно, изменить маршрут, как таковой, «штабисты» не могли, он был утвержден вышестоящим штабом — объединенной Группировкой войск. Но изменить направление проверки, начав разведку маршрута с его конца и продолжить в направлении начала, представлялось возможным. Если, конечно, не было распоряжения проверить тот, или иной участок маршрута к конкретному времени. И такое распоряжение накануне поступило: Джад прилетал в аэропорт «Северный», к обеду; и это значило, что разведку можно провести сначала до нефтезавода, что на улице Индустриальной, а уж потом на Хмельницкого, до аэропорта.
Саперы вышли.
— Ну вот, хоть какое-то разнообразие, скажи? — спросил Егор Стеклова.
Стеклов, с самого раннего утра, был не в духе:
— Конечно, — едко сказал он, — то мы могли пива попить на рынке, проведя разведку, а теперь, это не сделать! Чё хорошего?
— Слушай, ты совсем дурной?! Я думаю о том, чтобы нас не подрывали каждый день по одному и тому же сценарию, а ты о пиве думаешь?! Дурак?!
Стеклову не нравилось когда на него так говорили:
— Ты сейчас это утвердительно сказал, или?..
— В вопросе… — пояснил Егор.
— А мне показалось, что утвердительно?
— Это тебе показалось…
— Точно?
— Точнее некуда.
— А…
— Б-э… — передразнил Бис.
— Ах, ты… с… — по-ребячески замахнулся Стеклов на Биса.
Егор увернулся:
— Ты, дурак, бля!
— Что?! — крикнул Вовка. — Догоню… убью!
Несколько минут, Стеклов и Егор вели себя как дети, Стеклов бежал за Егором, пытаясь отвесить ему пендаль, Егор вертелся, как юла, и Владимир промахнулся. Егор сумел увернуться от его тяжелой ноги. Со стороны казалось, что два школьника опаздывая, бегут на урок, прозевав звонок, спешат; а они дурачились и хохотали в голос, как если это была большая школьная перемена.
Благополучно проведя инженерную разведку до «Груши», и вопреки сложившейся традиции — пить пиво, саперы развернулись и выехали в сторону «Северного», по уже проверенному пути. Проезжая по городу, Егор рассматривал улицы, местами заснеженные, местами грязно-серые. Мимо мелькали, частные дворы с однотипными воротами и одинаковыми крышами, кое-где среди заснеженных участков возникали бетонные «крепости» дымящихся войсковых застав, врытые в землю или возвышающиеся над землей, двухметровыми блочными стенами, из-за которых торчали крупнокалиберные стволы бронемашин, и чумазые солдатики в запачканных бушлатах. Редкие автомобили, что проснулись раньше других, медленно колесили по еще спящему городу. Одинокие черные фигуры в длинных юбках и платках спешили на работу, катили бидоны с водой.
Не было в этом городе чего-то рождественского, старо-новогоднего; не было бегущих мальчишек с ранцами за спиной, спешащих в школу; не было украшенных новогодними гирляндами и неоном стеклянных витрин, умножающих вдвое гуляк и спешащих прохожих. Не было школ, магазинов, парковок, автобусных остановок… не было самих автобусов, набитых торопливыми пассажирами, ничего этого не было. Был мертвым этот город и пустым.
Проехав рынок на Маяковского, разведчики сгрузились у заставы? 9 и не спеша тронулись. На часах было 07:30 утра. Татарин Ульбашев, кинолог с минно-розыскной собакой, и крупной родинкой на носу, тихо плелся по центру дороги, прямо по разделительной полосе, по незамерзающей грязи, наматывая рыжую глину на сапоги. Пока он удалялся, остальные стояли, ждали. Егор стоял у бетонного блока и вглядывался вдаль хорошо знакомой, и известной ему, своими «сюрпризами», улице. Наблюдал, как вытягивается боевой порядок саперного дозора. Для себя, Егор тоже решал непростую задачу: где он будет идти:
— Любит… не любит… любит… не любит… любит-не любит… слева… или справа, — бормотал Егор, — сено ли… солома…
Улица Богдана Хмельницкого представляла собой смешанный вариант застройки: высотные дома — с одной стороны и частного сектора — с другой. Протяженность улицы, примерно промеренная ежедневными марафонами, приблизительно равнялась полторы тысячи метров, и начиналась с частного сектора по обеим сторонам дороги. «Деревня», как успели между собой называть саперы этот отрезок, тянулся до перекрестка с улицей Авиационная, после которого, с левой стороны начиналась заброшенная промышленная зона, а справа — продолжался частный сектор из одноэтажных, ветхих домиков. До перекрестка с Авиационной, были еще два перекрестка с улицами Полевая и Профессиональная.
Егор в очередной раз склонился в выборе правой стороны, по которой собирался двигаться; а место в боевом порядке, построенным уступом вправо, — за первым номером расчета рядовым Федоровым.
Сашка Федоров был опытным солдатом. В разведку ходил уже не первый месяц и знал маршрут, как свои пять пальцев. Он хорошо чувствовал свою сторону, по которой ходил бессменно день за днем, и подмечал даже самые незначительные изменения, которые имели мето быть на его правой обочине. Правда, был он психологически надломлен еще с того самого подрыва, что прогремел 24 декабря недавно закончившегося года. Тогда он, каким-то провидением, успел убежать от того места, где через секунду, образовалась огромная воронка от четвертого подряд фугаса.
«Его бы поменять… — думал Егор, глядя на боязливо бредущего по обочине Федорова, и опасливо тычущего саперным щупом в ворох жухлых листьев. — Дать бы солдату отдохнуть, поспать… Но, что я могу
