— Не ссы… я пойду с тобой смотреть бутылку! — сказал Егор и подал сигнал Федорову. — Вперед!
Тот колебался, и все-таки обреченно шагнул к воронке, будто вели его по эшафоту на казнь. А палачем был Егор. Егор пошел позади, следом, отставая от сапера на пару шагов. В тишине собственного, вдруг возникшего, внутреннего беспокойства, Егор отчетливо услышал причитания возмущенного водителя трактора, выглядывающего на него из кабины и голдящих пассажирок автобуса. Рыже-огненная вспышка окатила пламенем и свернулась в клубок черного дыма, вырвавшись из земли на секунду раньше оглушительного грохота. Почерневшая, от блеска, грома, треска, гари и черного дыма, и почвы перед глазами картина, запечатлела летящее под телегу вдвое сложенное тело солдата; падающий, вырванный из земли фонарный столб; и выпавшего кубарем из кабины трактора водителя. Картина потеряла свой цвет и стала в глазах Егора полностью черной с ударом его тела о какую-то преграду…
Егор пришел в себя, лежа за аккуратно сложенными друг на друга, тремя, бетонными плитами перекрытия (Егор решил и сумел их посчитать), рядом с проезжей частью. Тело его не слушалось, лежало на животе, руки по швам, и рыгало под себя. Гнетуще гудела голова, гудело тело, бешено стучало тупое сердце, гул и звон, переходящий в тонкий писк и обратно, и булькающее шипение в ушах. Егор лежал в луже собственной блевотины, лицом от дороги, глазами к тротуару по которому прежде шел и на котором стоял дом из белого кирпича. Его окна были пусты. А ведь каждое утро, проходя мимо, Егор видел в одном из них сидящую пожилую женщину! Каждое утро! Теперь в этих окнах не было даже стекол. На стене образовалось пыльное белое облако, которое бросалось в Егора и его лицо кусочками и крупицами чего-то колючего и обжигающего.
Пытаясь моргать, сплевывая неприятные слюни, Егор распознал на стене стремительно появившиеся пулевые лунки, падающие на его лицо кирпичные сколы и дымящиеся, приятно пахнущие гильзы патронов. Все сразу стало ясно. Все вернулось на свои места, и мысли тоже: подрыв!
Егор постарался оглядеться. Оглядываясь, он заметил, что вокруг него — люди, они стреляли, что-то кричали, куда-то бежали, но были немы. Все звуки провалились Егору в желудок и доносились оттуда глухим утробным урчанием. Пока нарастающий и пропадающий рокот автоматной стрельбы не стал отчетливым и близким.
Егора скрутил очередной, но уже холостой рвотный позыв, после чего, оглянувшись, он заметил прапорщика Фофанова. Тот сидел за небольшим дровяником, и стрелял из автомата с примкнутым прикладом, стрелял одиночными, по-дартаньянски прицеливаясь в сторону дороги. Рядом с ним, на четвереньках, нервно взрагивая скомканным телом, снаряжал магазин патронами Стеклов. На груди Егора зашипели две радиостанции. Егор опредилил это по часто моглающему красному диоду, но звуки, голоса разобрать не мог. Небрежно сдернув их, Егор бросил их Стеклову, прося жестом выйти на связь. Но не докинул, они упали рядом, и Стеклов не увидел жестов Егора, сосредоточенно смотрел куда-то на дом. Егор собрал все силы и на четвереньках перемахнул за дровяник. Земля кружилась. Места за дровяником, для Егора, оказалось мало, и он, таким же обезьяним прыжком, вернулся обратно за плиты. Высунув пугливую голову, осмотрелся, и по-собачьи перебирая конечностями, перебрался за колесную электростанцию, стоящую на обочине, ту самую, что пятью минутами раньше прервала его беспечный полет. Находясь за ней, Егор увидел лежащее под прицепом трактора тело Федорова — окровавленное и, казалось, мертвое.
Ошалелый Егор вращал головой и глазами по сторонам. Два бронетранспортера стояли на дороге, как вкопанные, на расстоянии двадцать метров друг от друга. Извергая пламя, работал крупнокалиберный пулемет головного БТРа, срывая бетонные части балконов. Водитель, уронив крышку люка и высунув в образовавшуюся щель ствол автомата, тоже стрелял в сторону высотки.
— Убирайте… убирайте БТРы из-под огня! Какого черта, вы стоите!? В проулок, в проулок! — простонал Егор, бессмысленно махая рукой.
Вглядываясь, в плывущие перед глазами машущие тряпками и полиэтиленом окна домов, Егор заметил две цели: одна была в небольшом отверстии, как в амбразуре, на балконе восьмого этажа. Другая была в торцевом окне пятого этажа соседнего дома, завешенного рваной, кожанной курткой. Автомат из окна, стрелял вниз под себя, в лежащих под окнами сапёров, с левой обочины.
Повернувшись на Стеклова, Егор сделал целеуказание, но Стеклов его не видел, и тогда Егор сам открыл огонь.
Что-то несильно ударило Егору по ноге и в спину, он оглянулся, встретившись глазами с Фофановым. Посмотрел под ноги. Это были две радиостанции, что он кидал Стеклову. Теперь их посылал обратно, Фофанов, сидевший рядом со Стекловым, в той же позе, что и раньше. В электростанцию попала автоматная звонкая очередь, испугавшись, Егор прыжком переместился за три бетонные плиты. Лежал ничком за плитами, в виду их небольшой высоты, и не мог поднять головы: душил первобытный страх!
«Страшно… жутко страшно! — трепетал Егор. — Лежу, головы не поднять! Мысли, как блохи! — Егор трясся. Выбрав для рывка путь, готовился, нервно думая об ином: как хочется попросить у мамы прощение… Просить, просить и просить… просто так, за всё, даже впрок… просить Бога… Господи Боже… Мама, прости меня… за невнимательность, за обиды… Прости! Прости! Прости!.. Просить прощение у жены… хочется расцеловать её — целовать её губы, глаза, прижав её лицо к своему, руками… грязными, чёрными, пропахшими порохом, куревом, с запекшейся под ногтями кровью… Страшно, и жутко от того, что могу этого никогда не сделать… Не пожать отцовскую черствую ладонь; не прикоснуться губами к нежной детской ладошке двухлетнего сына… Господи… Черт! — пуля, отрикошетив от плиты, просвистела в стену дома. — К чёрту! К чёрту! К чёрту!»
Пытаясь совладать с малодушием, Егор стал бить себя по лицу десятисантиметровой антенной радиостанции, и заметил тихо сидящего в двадцати метрах, за небольшой кладкой бэушного кирпича, согнувшегося, солдата группы прикрытия. Уткнувшись лицом в колени, он не стрелял.
Егор обрадовался, закричал ему, но в шуме этой бардачной стрельбы, тот не слышал. Егор кричал, казалось, целую вечность… Пока в какой-то момент солдат не поглядел на Егора, скрутив, как петух голову.
— Стреляй, солдат! Стреляй, почему не стреляешь? — Егор трясся; оттого ли жест (тряся перед собой двумя сжатыми кулаками, с выставленными указательными пальцами, обозначающий стрельбу из автомата), получался сам собой: стреляй! Нет? Почему?
Тот, не меняя положение тела и головы, с лежащими на коленях локтями обеих рук, развел в стороны ладони: нет патронов!
Егор уткнулся лицом в грязь, удерживая в памяти образ сидящего солдата, думал, как докинуть до него хотя бы один из восемнадцати своих магазинов. С силой зажмурился, представляя бросок, мысленно увидев, что за спиной у солдата висела реактивная противотанковая граната «Нетто» (РПГ-22)!
— Граник! Граник за спиной! — Егор заорал ему, что было мочи, показывая жестами: за спину, разведение гранатометного тубуса и стрельбу из него; на что в ответ тот одобрительно кивнул. Также, нелепо размахивая руками, сопровождая все это ором, Егор указал ему дом, его торец и окно пятого этажа.
— Окно! Окно с торца! Окно… — рисовал Егор в воздухе квадрат окна, — сука, услыш меня! Пятый этаж! — Егор замахал растопыренной пятерней. — Пятый!..
— Понял! — вдруг неожиданно, беззвучно кивнул боец, прицелился из того же неуклюжего положения и произвел выстрел…
…Граната, вылетела из трубы и разорвалась, врезавшись в асфальт дорожного полотна, в пяти метрах перед Егором, перед ним. От чего в лицо ударило волной сжатого, тяжелого воздуха с асфальтной, колючей крошкой: как ватной армейской подушкой. Егору снова стало плохо. Сплюнув, Егор крепко ругнулся, заметив рядом с собой Стеклова:
— Надо Федорова вытаскивать!
Стеклов был тоже не в себе. Дрожащие руки хорошо маскировались под отдачу стреляющего автомата. И он совсем не хотел думать о том, что предлагал ему Егор:
— Что Федоров? Федор мертв! Кого вытаскивать? Сейчас? Зачем?
Стеклов поменял магазин и отвернулся от съежившегося рядом Егора, думал: — «Прости, Егор, что
