— Погода еще дурная: то грязь непролазная, то морозит неожиданно! То все вместе… Погода — х. й поймешь!
Егор вспомнил, как бежал по промзоне в резиновых сапогах, что одел, дабы не сырели в армейских берцах ноги(но на самом деле, просто было жалко новые ботинки). Ища укрытие, Егор дважды упал, поскользнувшись, а добежав до редкого палисадника, провалился в густую вязкую жижу… Из боя Егор вышел в одном сапоге. Когда все стихло и все вышли на дорогу, Егор стоял и громко матерился. На шерстяной носок, налипло столько грязи, что не сразу было узнать и заметить, что это не ботикок.
Егор подозвал сержанта:
— Смотри… — сказал Егор, глазами указывая на ноги.
— Что? — не понял сержант.
— Смотри внимательно… Видишь? Надо найти!
Сержант едва сдержал смех.
— Чё ты, лыбишся?! Иди ищи…
— Товарищ старший лейтенант, собаку надо и какую-нибудь вашу вещь… — скалился сержант, — носок, например!
— Так ищите! В цепь становитесь и вперед! Смеется он… смешно ему… — сержант, оглядывась, чтобы не схлопотать, ушел к личному составу. Узнав об этом солдаты, надрывно и нервно хихикали — последствия пережитого боя, ходили как грибники между деревьев, разыскивая увязший командирский сапожок…
Теперь после боя, этот случай казался Егору забавным. Но, отныне, Егор решил: идя в бой, надевать все самое лучшее, как было в старину, на Руси, и как делали морские офицеры во время Отечественной войны: «Кажется, была такая традиция… или мода? Да что там… Еще богатыри на Руси, в бой надевали белоснежные ситцевые рубахи… Кажется, одевать в бой все самое лучшее, связано с обычаем обряжать покойника во все чистое… — подумал Егор, и немного поколебавшись, все же решил. — В ботинках умирать… удобней!»
— Не знаешь точно, что там — в батальоне? — спросил у Генки Егор.
— Пятеро — ранены… ранения различной степени тяжести… Их сразу эвакуировали в госпиталь… Один солдат погиб.
— Что с ним? — хмуро спросил Егор.
— Ему огромным осколком фугаса срезало часть бошки… Чуть ниже среза стального шлема. Говорят, пол башки осталось в армейской каске…
Егор вспомнил:
— Наверное, — тихо сказал Егор, — в той самой, что выкатилась на проезжую часть дороги… после взрыва… по которой я сориентировался где произошел подрыв, когда бежал… — Сразу после боя, собирая свою группу, Егор снова заметил пулемётчика Лазарева. Тот бродил по дороге, распинывая остывшие россыпи гильз. Подобрав стальной шлем, Лазарев хладнокровно, без каких-либо эмоций, вытряхнул его содержимое на асфальт. Изучающе оценив находку, небрежно обтер ее о бедро камуфлированных штанов и, сутулясь под тяжестью пулемёта, ушёл прочь…
Последние дни ежедневник Егора лежал на тумбочке, в открытом виде. Егор перестал садиться за него, заниматься им. Лишь поздними вечерами, отправляясь ко сну, небрежно делал короткую запись:
Сегодня, 25 января 2001 года. Разведка прошла нормально. Спасибо, Господу Богу… подарил денек жизни. Боюсь думать о доме, и смотреть на твою с сыном фотографию. Совсем расклеюсь. Рана на ноге затягивается, заживает… хорошо! Как Вы там без меня? Мне без вас очень плохо. Люблю вас…
26 января 2001 года, Слюнев поехал в комендатуру, по результатам зачистке на Хмельницкого. Звал меня… вроде, на конфискованных видеокассетах записи фугасных прдрывов… Я отказался, а если я увижу себя… я никогда больше никуда не выйду…
Сегодня, 27 января 2001 года, все прошло удачно. Модель работы со снайперами — продуктивна. Кажется, Слюнев, как-то переменился в отношении меня и моих саперов… Что случилось? Может на видеокассетах и правда… мои подрывы?
Туманное ненастье. Сегодня, в очередной раз разведчики сидели на рынке, на улице Индустриальной. Пили… Егор без сожаления, думал:
«Надо же, пьём постоянно… — Низкое, мутно небо лежало на утомленных плечах Егора. — Приезжают смена за сменой, а писем из дома — нет! Перечитываю одно письмо по несколько раз в день».
Под серым небом было сонливо, но спать не хотелось. Ждали колонну с бригады для водозабора. Никуда не торопились, потому, как надо было сопроводить её обратно. Старшим колонны ехал лейтенант Алексей Кочешков. Рыжий, как солнце, с рыжими бесцветными ресницами и бровями, громкоголосый, иногда казалось, силящийся перекричать двигателя всей техники в колонне. Через четверть часа колонна пришла. Кочешков, прижимая подбородок к груди, много кричал, бегал вокруг машин, пить с Егором отказался, сделал лишь пару глотков пива, вроде как положено… в знак солидарности. Повеселевший от алкоголя Егор, Кочешкову был необъяснимо рад. Алексей и Егор служили в разных подразделениях, но сдружились по-особому случаю — снимали квартиры в одном офицерском доме. Все жёны с детьми, всегда во дворе вместе, в районе одной детской площадки. Мужья так и сближались, рядом с ними. В общем, дружили дворовыми скамейками. Однажды, так и отмечали день рождения Егора — на скамейке. Егор тогда выпросил у Кривицкого раков — Генка занимался рыбой — ловил, вялил, торговал, а там где рыба, там собственно и раки. К вечеру, Генка привез целый тканевый мешок с этой неприятной живностью. Целый мешок… Егор не знал, куда с ними бежать. Часть раздал соседям (вокруг, жили военные); два ведра — сварил с лаврушкой, с чёрным перцем, с зеленью; в пивнушке купил двадцать литров пива… Вроде, всё, как положено — две скамейки, три ведра: два — с раками, одно — под мусор, четыре по пять — пива и… друзья-соседи-сослуживцы.
Пока топтались у «камазов», Егор вспомнил, что у него есть фотоаппарат.
— О, ребята, у меня же фотик есть! Давай… на память? — Егор всегда про него вспоминал, когда было хорошее приподнятое настроение.
— Давай… доставай!
— Щас, щас… Эй, боей, поди сюда! — окликнул Егор водителя. — Пользоваться умеешь?
— Не совсем…
— Не фугас… Ничего сложного! Инструкция не нужна! Смотри, все просто: «прицелился», сюда — нажал… Понял? Давай! — оставив солдата Егор, отбежал и присел в ногах рядом с Кочешковым.
Сфотографировались на фоне «камаза»: Крутий, Стеклов, Филатов (лейтенант из ремроты), Егор и Лёха Кочешков.
Тут же хлопнули по рукам на удачу, разбежались по машинам, взяли курс на базу.
Вечером этого же дня, будучи в расположении, Егор заметил некоторую странность в поведении солдат: короткие колкие взгляды из-под бровей, какое-то чрезмерное внимание к себе, какую-то плохо вкрываемую небрежность… и даже презрение. Отдавая распоряжения, чувствовал колючие солдатские взгляды, из второй шеренги, стремящиеся заглянуть, как казалось, дальше его глаз; а сталкиваясь с кем- нибудь за пределами палатки, в хоздворе, саперы шарахались от него, будто исходила от Егора необъяснимая дьявольская энергия и сила, которую люди зачастую бояться.
— Ты читал? — тихо спросил Стеклов Егора, поздно вечером.
— Что читал? — переспросил Егор.
— Письмо?
— Какое?
— Письмо от Федорова… — наконец сказал Стеклов, прервав череду коротких вопросов и ответов.
Егор напрягся, внимательно глядя на Владимира:
