врастал своими башнями в небосвод, создавая ощущение, как будто крыша есть, и будто её нет. И только дремучие деревья — причудливые ели и поникшие ивы крыли небеса, кланялись дворцу, выдавая целостность всей императорской постройки… Где-то далеко, прорвав грозовые врата тучь, висел водопад дождя — темный и живительный. Вокруг стояла гробовая тишина. Тишина, которую можно слушать бесконечно, вглядываясь в зелёную, гладкую, озёрную воду. На северном берегу озера, у ближних вод, укромно возвышались Беседки Пяти Драконов — Улунтин… Правящий император очень любил ловить здесь рыбу, и устраивать ученые беседы с просвещенными философами или слушать чтение священных сутр. Так и сейчас, неподвижно, напротив друг друга, в ней сидели две задумчивые фигуры — высокопоставленного чиновника-философа Конфуция и архивариуса Ли Эра, оставшегося в истории как Лао-Цзы, — императорского библиотекаря. Человек с душой Дракона — Лао-Цзы, сидел молча, и щурясь, вглядывался в утопающую в водах озера зелень величественных древ, будто бы силясь в ней что-то разглядеть. Конфуций же напротив, вопросительно глядя на старца, терпеливо ждал ответа на заданный только что риторический вопрос: как управлять государством? Подставив лицо навстречу утреннему ветру, Лао-Цзы прикрыв глаза, выждал ещё некоторое расстояние полета собственных мыслей, и наконец, блаженно произнёс, плавно, перед собой, протянув к небу руку с раскрытой пустой ладонью:
— Небо и земля…, - сказал он; он так же плавно перевернул ладонь к низу, немного понизив положение руки, — естественно соблюдают постоянство — солнце и луна естественно светят, звезды имеют свой естественный порядок… дикие птицы и звери живут естественным стыдом… деревья естественно растут. Вам тоже следовало бы соблюдать Дао — естественный путь Природы.
Конфуций смутившись и оробев, невольно повторил движения за Лао-Цзы — закрыл глаза, выставив лицо встречному прохладному потоку воздуха. Он не знал, что ответить, и потому молчал, зная лишь то, что архивариус и не ждёт от него слов. Две фигуры замерли, будто бы их души вылетели из тел вместе с ветром, покинув Улунтин — укромный тихий дом…
Конфуций был потрясен встречей, инстинктивно чувствуя величие этого человека и его внутреннюю энергетику, он восхищался старцем, хотя аскетические идеи Лао-Цзы не разделял, видя в них чуждость. Размышляя над этой встречей, сидя в кругу своих учеников, Конфуций поведал им, что странный старик напомнил ему дракона:
— Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыба плавает, — сказал он ученикам; Егор вдруг замолчал, затаился, замер, будто тихий охотник, приготовившийся к бою. Склонился над Матвеем — он засыпал. И еще тише продолжил, — бегающего… можно поймать в тенета, а плавающего — в сети… летающего — сбить стрелой. Что же касается дракона, то я ещё не знаю, как его можно поймать… — Конфуций разочарованно выдохнул, — Дракон взмывает к небесам, к ветру, к облакам! Ныне я встретился с Лао-Цзы, и он напомнил мне дракона.
Егор тихо засобирался: «Все, спит…», — предположил он, склонился к Матвею, поцеловал.
— А кто такой даякон, пап? — неожиданно спросил Матвейка.
— Дракон? — переспросил Егор.
Матвей не открывая глазок, утвердительно закивал.
— Драконы… С давних времен, драконы считаются символом императорской власти. Согласно древним легендам, китайские императоры считались потомками драконов… Есть такая легенда: однажды, Отец-дракон, установив порядок жизни в Поднебесной, отправился осматривать свои земли — нынешнюю Корею… страна такая… где царил хаос. Бедные жители попросили Императора Неба оставить им в императоры своего наследника, своего сына, но Отец-дракон отказал. Он побоялся вражды между своими сыновьями-потомками, определив их царствование лишь в Поднебесной. Взамен же, Дракон отрубил свой пятый палец, и оставил его корейцам, как знак, символизирующий единое потомство, единоимперство и справедливость императорских заветов. Отныне, корейцы символически считаются потомками императорской крови. А корейский дракон с четырьмя пальцами — символ Кореи… Но корейцы об этом забыли… Поэтому четыре пальца — стали напоминанием о том, как люди забывчивы. У корейского дракона четыре пальца на всех его лапах стало по той же самой причине, по какой забывчивые люди совершают одни и те же неблагоразумные поступки… — задумавшись, Егор добавил от себя, — такие, как войны… Слушаешь меня? — Егор посмотрел на сына. Матвей не ответил. — На востоке вера в драконов сильна и по сей день. В мире животных дракона можно сравнить с героем в мире людей… Китайский дракон Лунь — один из четырех волшебных животных… прочие, это Единорог, Феникс и Черепаха; наделен божественным достоинством и подобен ангелу… как ты, — Егор погладил пушистую голову сынишки, — …который вместе с тем похож на льва. Считается, — продолжал Егор, — что Дракон — это дух изменения, дух самой жизни. Дракон связан с водой, он — полноправный хозяин погоды. По одной из легенд, пролетая над Китаем, дракон воткнул конец хвоста в землю, вычертив линии рек, где должны проходить их русла. Теперь, там текут реки… Дракон повелевает стихиями — дождями, ветрами, разливами. «Земля соединяется с драконом…» — так обычно говорят о дожде. Он вдыхает воздух и выдыхает облако, которое иногда превращается в воду, а иногда… в огонь. Дракон способен выдыхать огонь, но при этом жить в океане, совмещая огонь и воду вместе. Он также совмещает в себе и другие, противостоящие друг другу элементы, — землю и небо. Олицетворяя собой дождевые облака, драконы представлялись благостными богами, дарующими «сладкий», «хлебный» дождь. Но если они вступали друг с другом в битву — страшный ливень обрушивался на землю. Свирепые золотые драконы охраняют вход Ворот Меридиана в Закрытом Запрещённом Городе, в центре Бенджина, — так китайцы называют свою столицу. И только японцы и мы помним её древнее название — Пекин… Дракон, соединяет в себе темное «мамино» земное начало — инь и светлого «папино» небесное — янь, — змею и птицу. А как рептилия, испускающая огонь: холодное водяное — инь и горячее огненное — янь. Дракон — существо, парящее в облаках и плавающее в волнах, он объят языками пламени, как символ грозы и дождь, соединяющих небо и землю, между которыми, ходим мы…
Матвей сладко спал.
— Я — даякон… — уже во сне пробормотал Матвей, с детской аффектацией грозности.
— Ты… конечно, ты, дракон, — нежно прошептал Егор.
Егор во сне улыбался.
Небо, бледно-белое от сырости пахло непогодой с дымкой жжёной, жухлой листвы. Казалось, оно вот-вот разразится дождём, но дождя не было. По небу словно драконы, совсем на небольшой высоте, позволяющей видеть чешуйчатые тела рептилий, которыми они почти касались макушек колючих деревьев, носились вертолёты армейской авиации, извергая недружелюбный рокот и огрызаясь шипением отстреливаемых по сторонам светящихся тепловых противоракетных ловушек:
«Февраль… здесь, — пора дождей — время драконов».
С раннего утра 2 февраля, Егор с саперами своей группы сопроводил мариэльских омоновцев до Старой Сунжи, по «маршруту Кубрикова». По какой-то необъяснимой причине, несмотря на то, что по маршруту давно уже ходил Кривицкий, за маршрутом? 2 сохранилось название — «Кубриковский». Скверным местом, показалась Егору дислокация милицейского блокпоста, и разбитые микрорайоны, мимо которых пришлось ехать. Плохое место. Нехорошее. А в узнаваемой дали, парило дымовыми завесами поле, за которым были видны вертолетные площадки Ханкалы, обнесенные бесконечными минными полями. И где-то там же необозримо лежал окутанный масксетями городок из бараков, палаток и ангаров, над которыми плескались разноцветные флаги России и всевозможные знамена принадлежности к вооруженным силам. В небе кружили вертушки, разгоняя длинные диагональные полосы белого дыма, тянущего в серое задымленное небо.
Егор болел. Чудовищно болела голова, словно отмирала какая-то часть мозга. Непрекращающиеся головные боли походили на обречение адом, иносили характер — вечно-бесконечный. Предательски ныла и «сопливилась» стреляная нога. Лекарства уже не помогали. Под образовавшейся коричневой коркой раны, размером с рублевую монету и напоминающей апельсиновую кожуру, собиралась сукровица. Рана мироточила. Сковырнув подсохшую корочку, пожелтевшую от фурацилина, Егор обнаружил под ней зияющую бледно-розовую дыру, наполненную гноем. Рана не затягивалась, и не сохла. Егор занимался самолечением — мотал на спичку кусок ваты, ковыряясь в ране, удалял слизь:
«Как лечить? — думал Егор. — Совсем ничего не помогает! Врачи говорят: нужен покой… Они верно чего-то не понимают, что ли? Как сделать так, чтобы и на разведку сходить, и ногу оставить в покое?
