визжа отъ удовольствія и указывая на него пальцами, но Степа нисколько этимъ не возмущался. Онъ съ торжествующею улыбкой, медленно про?зжалъ мимо курныхъ избъ печальной родины подъ своимъ испанскимъ sombrero, въ полномъ сознаніи своихъ неотъемлемыхъ правъ на общее вниманіе: каковъ молъ вы на есть и хоть бы предъ мужичьемъ, а все же шикъ!..
Но въ одинъ недавній прекрасный день Степа Гавриловъ предсталъ предъ сонмъ своихъ гостей въ новомъ и нежданномъ воплощении. Онъ вышелъ къ завтраку въ безукоризненномъ утреннемъ туалет? нашихъ дней, застегнутый на вс? пуговицы, нахмуренный и важный, обвелъ компанію строгимъ взглядомъ и въ глубокомъ безмолвіи принялся за ?ду. Никто въ первую минуту не счелъ нужнымъ обратить на это вниманіе, — во всл?дъ за посл?днимъ блюдомъ, опрокинувъ себ? въ горло стаканъ вина и отеревъ усы салфеткой, Стела повелительно кашлянулъ, прерывая этимъ обычные звуки см?ха и легкаго разговора раздававшихся кругомъ стола, откинулся въ спинку своего с?далища и началъ такъ
— Ну, ребята, довольно погуляно, довольно повыпито и всяческой ерунды наболтано; пора и честь знать!
Дюжины дв? изумленно раскрывшихся глазъ разомъ устремились на него:
— Это насчетъ чего ты?
— Кому это ты вздумалъ нотацію прочесть?
— Самъ-то ты ерунда нумеръ первый! заголосили кругомъ.
— Оставьте, господа, сказалъ, приглашая къ молчанію движеніемъ руки актеръ Костяковъ, остроумный малый, напоминавшій широкимъ лысымъ лбомъ и вьющимися кругомъ затылка длинными кудрями чуть-чутъ с?д?вшихъ волосъ изв?стный портретъ поэта Беранже, и спеціальностью котораго было 'р?зать' Степу при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа?,- оставьте! Вы не видите разв? что онъ вамъ импровизатора хочетъ представить? Теки словомъ, Степа, теки, да не проливай, гляди!
Все расхохоталось.
— Презр?нье — мой отв?тъ за глупыя слова, возразилъ трагическою интонаціей Острометовъ, высоком?рно глядя на актера, — а слово мое такое что гульб? моей съ вами конецъ… А потому — никого не гоню, но и никого не удерживаю! договорилъ онъ, такимъ же театральнымъ жестомъ руки указывая на дверь.
Компанія такъ и завыла вся:
— Что-о?
— Какъ?..
— За такую дерзость можно и въ физію получить, хрип?лъ пьяный съ утра быкообразный эксъ- телеграфистъ, писавшій обличительныя статьи въ одномъ изъ листковъ малой прессы подъ псевдонимомъ 'Коломенскій Моншеръ'.
— Какая блестящая импровизація! невозмутимо хохоталъ Костяковъ, одобрительно кивая головой Отел?.
— Vous etes bete, Степа! прошепелявилъ въ тоже время съ м?ста, вскидывая плечомъ, недоучившійся студентъ Пятковъ, лучшій его пріятель.
— Господа, па гро мо, па! примирительно воскликнулъ на это Пельцъ, декораторъ одного изъ московскихъ театровъ, бывшій въ числ? компаніи.
Степа вскочилъ, принялъ подходящую, по его мн?нію, къ данному случаю позу, а именно: сунулъ правую руку за бортъ своего моднаго застегнутаго сюртука, а вытянутыми пальцами л?вой забарабанилъ по стоявшей предъ нимъ тарелк?.
— Repetez! возгласилъ онъ, грозно уставясь глазами на своего обидчика.
— Чего это?
— Repetez! пробасилъ еще разъ Острометовъ.
— Je vous repete que vous etes bete, Степа, повторилъ въ ри?му все т?мъ же своимъ шепелявымъ языкомъ Пятковъ, спокойно глядя ему въ лицо.
Воинственность нашего героя спасовала разомъ за этими словами. Но нельзя же было такъ-таки и поджать хвостъ предо вс?ми. Онъ величаво, и изб?гая упорно заправленнаго на него взгляда Пяткова, проговорилъ, щурясь на противоположную ст?ну:
— Вы понимаете, милостивый государь, что потомокъ бояръ Острометовыхъ не можетъ требовать удовлетворенія отъ перваго встр?чнаго.
— А ты попробуй, я можетъ-быть и согласенъ буду, громко засм?ялся на это студентъ.
— Ну-ка, бояринъ, ну-ка, вывернись!… Тащитъ теб? что ль царя Рамсая шлемъ, или суповою крышкой голову прикроешь, а то в?дь тебя Пятковъ пополамъ расшибетъ, онъ у насъ Бова-королевичъ, надрывался отъ хохота Костяковъ.
Степа быстро повернулся, кинулся къ двери и, полуотворивъ ее, крикнулъ съ порога:
— Убирайтесь вы вс? къ чорту!..
Коляска была по его приказанію заблаговременно запряжена; онъ вскочилъ въ нее и у?халъ.
Невообразимый гамъ и ругая поднялись въ компаніи… 'Такъ на вотъ теб?, подлецу', крикнулъ Коломенскій Моншеръ, ухватываясь за скатерть и скидывая ее на полъ со всею стоявшею на стол? посудой… Костяковъ насилу удержалъ расходившихся протестантовъ отъ дальн?йшаго разора Степинаго обиталища…
Къ вечеру компанія кой-какъ угомонилась и потянулась, кто какъ усп?лъ, на дрогахъ или въ деревенскихъ тел?гахъ, въ городъ, отстоявшій отъ Борисова въ н?сколькихъ верстахъ, и укатила съ вечернимъ по?здомъ въ Москву.
Причины побудившія Острометова такъ безцеремонно изгнать отъ себя живую коллекцію 'талантовъ' которыхъ почиталъ онъ себя меценатомъ исходили изъ н?коего романическаго источника. Еще въ прошломъ году въ Москв?, зимой, онъ однажды въ Маломъ Театр? увидалъ въ лож? бельэтажа, рядомъ съ графинею Бородинскою, одною изъ почтенн?йшихъ особъ московскаго большаго круга, б?локурую съ темными глазами и бровями, д?вушку, всю отм?ченную т?мъ высшимъ изяществомъ о которомъ до сихъ поръ и не снилось никогда нашему недорослю, въ томъ разнузданномъ мір? въ которомъ онъ былъ рожденъ, повитъ и вскормленъ. Она была предметъ общаго вниманія и любопытства. Изъ креселъ въ антрактахъ вс? глаза и бинокли оборачивались то и д?ло на ложу въ которой сид?ла она. 'Кто это, кто?' спрашивалъ Степа, спрашивали и кругомъ его. Но никто не могъ дать удовлетворительнаго отв?та. Юная красавица была очевидно не Москвичка, а прі?зжая, 'какая-нибудь петербургская родня графини Бородинской', а изъ знакомыхъ Стелы никто, какъ и самъ онъ, не былъ вхожъ въ домъ графини… 'Погодите, сейчасъ узнаемъ', объявилъ онъ, выб?жалъ въ корридоръ бельэтажа, отыскалъ глазами единственнаго ливрейнаго лакея находившагося тамъ, и поманилъ его къ себ? кончиками пальцевъ. Высокій, благообразный слуга, со внушительными бакенбардами и физіономіей исполненною чрезвычайной важности, только погляд?лъ на него и не шевельнулся съ м?ста. Степа въ свою очередь изобразилъ на лиц? своемъ важность и, подойдя къ нему близко, спросилъ его небрежнымъ тономъ:
— Вы графини Бородинской челов?къ?
— Такъ точно, съ видимою неохотой пропустилъ тотъ сквозь зубы.
— Кто это съ графиней сидитъ молодая особа, не можете мн? сказать?
— Не могу знать, отр?залъ слуга и отвернулся.
У Степы сжались кулаки и губы дрогнули въ безсильномъ гн?в?. А д?лать было нечего; онъ повернулъ нал?во кругомъ и удалился.
Графиня Бородинская и ея спутница поднялись съ м?ста у?зжать до окончанія спектакля. Степа, не сводившій бинокля съ ихъ ложи, соскочилъ тотчасъ же со своего м?ста и понесся къ подъ?зду. Но дамы уже садились въ карету. 'Montez, Marie!' донесся до него изъ глубины ея старческій голосъ. Д?вушка лежимъ, словно птичьимъ движеніемъ порхнула въ дверцы; ручка щелкнула, лакей вскочилъ на козлы къ кучеру, лошади тронули…
Ее зовутъ 'Marie': ничего другаго не могъ узнать Степа. Напрасно искалъ онъ случая новой встр?чи, ?здилъ каждый день по театрамъ, добился приглашенія за одинъ большой балъ, за который непрем?нно, по его соображеніямъ, должна была прі?хать графиня Бородинская. Графиня Бородинская была тамъ д?йствительно, но одна, совершенно одна, и никто на тонкіе разспросы его не сум?лъ отв?тить, гостила ли у нея въ посл?днее время какая-нибудь ея петербургская родня. Степа впалъ даже въ н?которое уныніе и каждый день, закатывая глаза подъ лобъ, присаживался къ фортепіано и тоскливо нап?валъ:
