сознательно, 'мерзко' губилъ — не одного себя, и не палъ окончательно въ бездну не по своей вол?…
Много воды утекло съ той поры, но, благодаря-ли раздраженному состоянію его организма, или тому строгому, чтобы не сказать аскетическому, настроенію, которое уже давно влад?ло имъ, воспоминанія о заблужденіяхъ его прошлаго принимали у него съ теченіемъ л?тъ все бол?е и бол?е острый характеръ. На него находили иной разъ припадки душевной тоски, въ которыхъ онъ проникался какою-то нестерпимою злостью къ самому себ?, ко всему 'безсмыслію и гр?ховности' прожитой имъ жизни, и томился, и казнился ими, какъ какой-нибудь отшельникъ древней ?иваиды…
И теперь такія же ?дкія воспоминанія проносились предъ нимъ. Но они б?жали дал?е, захватывали періодъ времени, сл?довавшій за отъ?здомъ его изъ Всесвятскаго, куда онъ въ т? дни думалъ никогда не вернуться… Онъ вид?лъ себя командиромъ полка среди враждебнаго края, гд? все кругомъ дышало изм?ной, гд? въ глазахъ самихъ офицеровъ своихъ, смущаемыхъ доходившими до нихъ чрезъ Евреевъ листками Герцена [9] и соціалистическою пропов?дью петербургскихъ журналовъ, онъ читалъ недоум?ніе и колебаніе… Онъ весь отдался д?лу своему, служб?, вызывая прим?ромъ своимъ ревность въ подчиненныхъ, строго затягивая узды распущенной до него дисциплины. Полку его суждено было принять удары первыхъ, еще в?рившихъ въ себя, силъ поднявшагося возстанія. Банды были многочисленны, схватки упорны; солдаты выбивались изъ силъ, пресл?дуя чрезъ густые л?са и болота по горло выроставшіе какъ изъ-подъ земли то зд?сь, то тамъ новые и новые сброды повстанцевъ. Троекуровъ былъ неутомимъ: въ тревожной, отв?тственной боевой жизни онъ находилъ отводъ отъ т?хъ мучительныхъ личныхъ помысловъ, которые глодали ему душу; ч?мъ-то былымъ, юнымъ, 'кавказскимъ' в?яло на него среди этихъ л?совъ Холмщины, изъ-за каждаго дерева которыхъ выглядывалъ врагъ, ожидался выстр?лъ… И вотъ однажды — какъ живо помнилъ онъ этотъ день! — онъ, во глав? двухъ ротъ, надъ которыми принялъ начальство самъ, выступилъ ночью въ походъ и, посл? утомительн?йшаго перехода во мрак? по нев?домымъ л?снымъ тропинкамъ, очутился на зар? предъ пом?щичьею усадьбой, въ которой, какъ было ему донесено лазутчиками, им?ла ночевку довольно значительная банда инсургентовъ. Застигнутые врасплохъ, лишенные рачительно принятыми м?рами возможности б?жать въ какую бы то ни было сторону, повстанцы р?шились отчаянно защищаться. Они зас?ли въ двухъ-этажномъ хозяйскомъ дом?, въ службахъ, окружавшихъ его, въ хл?вахъ и амбарахъ, и производили оттуда чрезъ вс? отверстія убійственный огонь по осаждавшимъ. Изъ числа посл?днихъ челов?къ уже тридцать выбыло изъ строя. Разъяренные солдаты натаскали подъ градомъ путь охапки соломы, с?на и и щепокъ подъ входную, загроможденную изнутри, дверь дома — и зажгли ихъ… Дверь вспыхнула чрезъ н?сколько мгновеній; огненные языки поб?жали вверхъ, ц?пляясь за р?шетчатую дратву ст?нной облицовки, обнаружившейся изъ-подъ обвалившейся отъ выстр?ловъ глиняной штукатурки; дымъ черными клубами повалилъ въ окна, на половину заваленныя со стороны осажденныхъ всякими подушками и перинами… 'Они сдадутся сейчасъ, или ни одному изъ нихъ не выйти оттуда живому', сказалъ себ? Троекуровъ. Онъ сл?зъ съ лошади, кинувъ поводья ея сопровождавшему его всюду конюху своему, Скоробогатову, — котораго, над?емся, не забылъ читатель, — и стоялъ шагахъ въ тридцати напротивъ загоравшагося зданія, внимательно сл?дя за происходившимъ и постукивая машинально по высокому сапогу кончикомъ нагайки, вис?вшей у него по обыкновенію на кисти правой руки. Д?йствительно, чрезъ н?сколько минутъ изъ круглаго окна чердака подъ самымъ фронтономъ дома высунулась длинная жердь съ подвязаннымъ къ ней, въ вид? парламентерскаго флага, б?лымъ носовымъ платкомъ. Троекуровъ кинулся къ своимъ, вламывавшимся уже сквозь пламя на л?стницу, съ поднятою рукой и громкимъ приказомъ: 'Ребята, сдаются… Смотри, брать живыми, не колоть!' И въ то же мгновеніе онъ услыхалъ за собою испуганный возгласъ Скоробогатова: 'Берегись, ваше вскблагородіе!' а надъ собой изъ втораго этажъ голосъ, кричавшій по-польски съ сильн?йшимъ русскимъ акцентомъ: Пальце (стр?ляйте), панове, то самъ ихъ довудца (начальникъ) есть!' Онъ быстро поднялъ голову на этотъ голосъ, показавшійся ему знакомымъ. Онъ узналъ теперь и говорившаго… Тотъ мгновенно св?сился вс?мъ туловищемъ черезъ подоконникъ съ револьверомъ въ рук? и крикнулъ уже прямо по его адресу по-русски: 'А, нагаечникъ! Такъ на-жь теб?!..' Глаза Троекурова мгновенно застлало туманомъ, — онъ ничего уже дал?е не помнилъ…
Когда онъ, какъ узналъ это впосл?дствіи, на десятый день пришелъ въ сознаніе, была ночь. Онъ лежалъ на постели въ довольно просторной, незнакомой ему комнат?, осв?щенной низкою лампой, заставленною отъ него какимъ-то развернутымъ большимъ фоліантомъ, но тусклый пламень которой дозволилъ ему различить дв? челов?ческія фигуры, безмолвно и недвижно сид?вшія у него въ ногахъ. Одною изъ нихъ былъ докторъ ?ирсовъ, другою — жена… Онъ скорбно вспоминалъ теперь: онъ узналъ ее тотчасъ же и тутъ же закрылъ посп?шно глаза подъ наитіемъ какого-то досадливаго, чуть не злаго ощущенія. Онъ какъ-то сразу сообразилъ все: онъ былъ раненъ, она изв?щена была объ этомъ и прі?хала, не теряя минуты, оставивъ д?тей на рукахъ 'какой-нибудь Лизаветы Ивановны', — прі?хала съ домашнимъ врачомъ своимъ, со вс?ми средствами къ усп?шному его врачеванію, съ несказанною тревогой въ душ?, съ неотступною р?шимостью не покидать его постели до его выздоровленія… или смерти… Ко вс?мъ винамъ его предъ нею присоединялась еще новая отв?тственность за вс? т? муки, которыя испытывала она теперь изъ-за него, присоединялась и тяжесть благодарности за ея 'непрошенное великодушіе'…
И долго не былъ онъ въ состояніи одол?ть это чуть не враждебное чувство къ ней, къ этому преданному и тихому женскому существу, исхудавшему и бл?дному какъ наволока подушки, на которой покоилась его забинтованная голова, молча и не отрываясь гляд?вшему на него своими впалыми, казавшимися теперь огромными, темно-карими глазами. Долго еще, пользуясь своего д?йствительною физическою слабостью, онъ притворялся, что не зам?чаетъ ея присутствія, изб?галъ ея взгляда, не говорилъ ни съ ней, ни съ 'ея' докторомъ, внушавшимъ ему теперь со своей стороны какое-то отвращеніе, и отв?чалъ на ихъ вопросы отрывистыми междометіями, им?вшими ц?лью отнять у нихъ надежду на дальн?йшія объясненія… Но, угадывала или н?тъ Александра Павловна то, что происходило на душ? у ея мужа, онъ ни разу не могъ зам?тить въ выраженіи лица ея, въ тон? р?чи или невольномъ движеніи какой- либо признакъ неудовольствія или тайнаго упрека. Онъ былъ живъ, спасенъ, рана шла къ лучшему, — ей ничего, казалось, другаго не нужно было… Она неслышною походкой скользила по комнат?, подносила ему безмолвно л?карство въ урочные часы, 'перстами легкими какъ сонъ' приподымала и поддерживала больную голову его, когда полковой докторъ, спеціально пользовавшій своего раненаго командира, съ помощью ?ирсова перем?нялъ на ней перевязки; и словно вся сама, благоухающая какъ ландышъ въ смиреніи своемъ, гор?ла при этомъ лишь трепетнымъ желаніемъ, что-бъ онъ не зам?чалъ ея, не почиталъ себя обязаннымъ благодарностью за непрестанный, денный и нощный, уходъ ея за нимъ…
Онъ заснулъ какъ-то рано вечеромъ и проснулся глубокою ночью. Та же лампа за большимъ фоліантомъ мягко осв?щала комнату. Но ?ирсова въ ней не было. Одна она сид?ла на обычномъ м?ст?, въ ногахъ его, — сид?ла, уронивъ голову на край его ложа, и онъ, вгляд?вшись въ абрисъ затылка ея и плечъ, увид?лъ, какъ вся она вздрагивала отъ рыданій, которыя заглушала въ складкахъ од?яла, покрывавшаго его… Безконечное чувство раскаянія и жалости охватило его въ эту минуту. 'Саша'! проговорилъ онъ задрожавшимъ голосомъ… Она вскинула голову вверхъ, испуганно устремила на него глаза… 'Прости меня'! прошепталъ онъ. Она вскрикнула, перекинулась черезъ кровать къ его рук?, прильнула къ ней — и такъ и замерла…
М?сяца чрезъ полтора онъ ?халъ съ нею въ покойномъ дорожномъ дормез?, a petites journees (онъ далеко не былъ еще въ состояніи переносить пере?зды по жел?знымъ дорогамъ), на югъ, въ Италію, ища врачующей благодати солнца и уединенія… Они нашли ихъ въ маленькомъ городк? Пельи, на Генуэзской р?к? [10], огражденномъ отъ ненастій с?вера полукругомъ поросшихъ пиніями горъ, — счастливомъ уголк?,?гд? в?чно ясны небеса', гд? розы круглый годъ цв?тутъ не отцв?тая,
они поселились надъ городомъ, на Villa Doria, въ старомъ palazzo XVII в?ка, съ фресками на ст?нахъ, высокими залами и волшебнымъ видомъ на Геную и зелено-голубую даль Средиземнаго моря. Чрезъ дв? нед?ли зат?мъ Анфиса Дмитріевна ?ирсова, сіяющая счастіемъ (она лишь за два м?сяца предъ т?мъ вышла
