разводила ихъ опять. 'Не то, не то', сказывалось въ душ? Сашеньки въ отв?тъ на благогов?йную внимательность къ ней мужа, — 'не то, что въ т? счастливыя времена, когда сажалъ онъ меня на кол?ни и говорилъ: 'Ну, разсказывай, глупая моя д?вочка'! Онъ кается, б?дный, ему все еще стыдно предо мной, потому что онъ честный, благородный, и я ему навсегда простила все, все… но онъ ее все еще помнитъ, ему все хочется найти во мн? то, что было въ ней, а я не могу, не могу, заключала она со мгновенно проступавшими у нея изъ глазъ слезами. 'Она родилась ангеломъ милости и всепрощенія', говорилъ въ свою очередь мысленно Троекуровъ, — 'но забыть все же она не въ состояніи. Согнутый листъ бумаги, какъ ни расправляй его потомъ, сохраняетъ навсегда сл?дъ своей складки; въ такой н?жной душ?, какъ ея, согнутому не разогнуться до самой смерти. Прошлое обаяніе исчезло… Прежняго дов?рія… прежняго счастія она уже не въ силахъ мн? дать'!.. Оставалось довольствоваться, какъ съ горечью выражался онъ мысленно, 'вн?шнимъ обрядомъ супружескаго благополучія'…
Они вернулись въ Россію. Борисъ Васильевичъ со страстною жадностью погрузился въ д?ло управленія своими обширными пом?стьями. Онъ весь былъ полонъ теперь помысловъ 'о другихъ' и р?шимости осуществить ихъ на практик?.
Годы проходили. Многаго усп?лъ онъ достигнуть, — еще бол?е пос?яннаго имъ осталось безплоднымъ, благодаря новымъ условіямъ быта нашей б?дной родины… Но онъ не отчаивался, онъ упорно шелъ впередъ въ своихъ планахъ экономическаго и нравственнаго преусп?нія завис?вшаго отъ него сельскаго и рабочаго населенія…
Годы проходили, но 'согнутое' все также не разгиналось; между женой его и имъ состояло все то же густое облако недоразум?нія, для разс?янія котораго достаточно было бы, можетъ быть, одного слова, одного осв?щающаго слова… Но такія слова почему-то никогда не срываются съ устъ нашихъ, когда они нужны… Троекуровы мало-по-малу какъ бы сжились съ этимъ положеніемъ. Для обоихъ ихъ проходила уже пора, когда челов?къ дерзко и упорно требуетъ у судьбы личнаго, непосредственнаго счастія. У нихъ подростали д?ти, — подростала красавица-Маша, въ которой отецъ ея съ тайнымъ восхищеніемъ узнавалъ всю душевную прелесть ея матери съ ч?мъ-то бол?е полнымъ, бол?е широкимъ…
Образъ ея въ эту минуту проносился въ мысленномъ представленіи Бориса Васильевича. Стянувшіяся на лбу морщины мгновенно разс?ялись, и тихая улыбка проб?жала по его губамъ. Онъ поднялъ в?ки.
Кто-то стучался къ нему въ дверь изъ гостиной и спрашивалъ его оттуда:
— Можно войти?
— Конечно! посп?шилъ онъ отв?тить, узнавая голосъ жены и вставая итти навстр?чу ей.
Она была все еще очень хороша, не смотря на н?которую опухлость очертаній, причину которой сл?довало приписать гораздо бол?е безтревожію деревенской жизни, ч?мъ тому, что названо Расиномъ 'des ans l'irreparabl outrage'. Ей было еще только тридцать четыре года… Ея глаза 'волоокой Геры' гляд?ли все такъ же строго и прямо, но въ складкахъ губъ было что-то невыразимо мягкое и притягательное… Губы эти какъ бы слегка подергивало теперь отъ волненія:
— Мн? сейчасъ, тревожно заговорила она, входя, — доложили, что прі?хала Настенька Буйносова, — ты помнишь, la саdette, которая ходила за отцомъ… Онъ такъ ужасно погибъ, — разсказывалъ теб? Николай Иванычъ?… Tй в?рно что-нибудь нужно, и я вел?ла скор?е просить ее. Но она приказала отв?тить, что желаетъ тебя вид?ть… Ты никогда ихъ не любилъ… но она такъ несчастна теперь… Ты позволишь пригласить ее къ теб??
— Для чего спрашивать. Alexandrine? само собою!…
— Такъ я скажу…
Она повернулась итти и, пріостановясь на пути, проговорила съ радостною усм?шкой:
— Васю Николай Иванычъ пустилъ въ садъ гулять.
Онъ кивнулъ на это, усм?хнувшись тоже, и спросилъ:
— А Маши все еще н?тъ?
— В?дь разъ верхомъ, она в?чно на полдня пропадетъ! чуть-чуть поморщившись, проговорила Александра Павловна и вышла.
XV
Троекуровъ прошелъ самъ въ гостиную встр?чать прі?зжую.
Бл?дная, осунувшаяся, вся въ черномъ, она была видимо н?сколько смущена, входя, но также видимо поборола тутъ же р?шительнымъ усиліемъ это смущеніе и, пожавъ слегка дрожавшими пальцами протянувшуюся къ ней руку хозяина, проговорила твердо и спокойно:
— Васъ в?роятно должно удивить то, что вы видите меня у себя, Борисъ Васильевичъ, но…
— Прежде всего я этому искренно радъ, Настасья Дмитріевна, перебилъ онъ ее д?йствительно искреннимъ и участливымъ тономъ, какъ-то сразу заполонившимъ ее: — я былъ въ отсутствіи, вернулся только сегодня и сейчасъ узналъ отъ Николая Ивановича ?ирсова о вашемъ несчастіи. Но не пройти-ли намъ во мн? въ кабинетъ; тамъ намъ будетъ удобн?е разговаривать…
Въ кабинет? онъ усадилъ ее на мягкій диванъ и с?лъ самъ на стулъ противъ нея, ожидая, что она скажетъ.
Она начала не сейчасъ, какъ бы сосредоточиваясь и колеблясь:
— Смерть отца — не одно несчастіе, павшее на меня, Борисъ Васильевичъ; въ ту же ночь — вамъ в?роятно изв?стно? — брата моего увезли жандармы.
Троекуровъ повелъ утвердительно головой.
— Я о немъ… о моемъ брат? прі?хала говорить съ вами, вымолвила она черезъ силу.
Онъ съ невольнымъ въ первую минуту изумленіемъ глянулъ ей въ глаза… Она поняла и, внезапно оживляясь:
— Я знаю, вамъ это можетъ показаться…. безсмысленнымъ съ моей стороны, воскликнула она скорбно зазвен?вшимъ голосомъ: — но я теперь… я одна на св?т?, не знаю, къ кому обратиться за сов?томъ… за помощью.
Онъ порывисто ухватилъ ее за об? руки и кр?пко пожалъ ихъ:
— Что могу я для васъ сд?лать, Настасья Дмитріевна?
— Спасти его, если можете!
— Какъ? в?ско проговорилъ онъ.
Она опять замедлила отв?томъ, какъ бы соображая, что именно хот?лъ онъ выразить этимъ вопросомъ. Печальные глаза ея поднялись на мигъ на Троекурова и снова опустились…
— Я не знаю, заговорила она наконецъ, прерываясь чутъ не на каждомъ слов?,- я р?шилась обратиться къ вамъ, потому что мн? изв?стно… Григорій Павлычъ Юшковъ мн? самъ это разсказывалъ… когда онъ студентомъ еще попался за прокламаціи… онъ вамъ одолженъ былъ… что его выпустили… Вы, конечно, можете мн? возразить, что Григорій Павлычъ другое д?ло, что ваши семейныя отношенія, дружба съ его отцомъ…
— И прежде всего, договорилъ за нее Троекуровъ, насколько моръ мягче, — и прежде всего ув?ренность, подчеркнулъ онъ, — что его революціонерство было лишь временнымъ безразсудствомъ молодости, которое не им?ло и не могло пустить въ немъ корней, что заключенія нед?льки на дв? межъ четырехъ ст?нъ будетъ совершенно достаточно какъ для наказанія, такъ и для отрезвленія его. Такъ поняли и въ Петербург? тогда, и его мальчишество не им?ло для него бол?е серьезныхъ посл?дствій.
Онъ примолкъ на время, сосредоточиваясь въ свою очередь, пытливо глянулъ ей въ лицо и продолжалъ:
— Брата вашего я совс?мъ не знаю… не видалъ даже никогда, кажется. Но вамъ я в?рю, Настасья Дмитріевна, произнесъ онъ съ удареніемъ, — и ото всей души желалъ бы помочь вамъ. Если вы дадите мн? честное слово, что братъ вашъ такой же не совс?мъ твердый на ногахъ, но не испорченный въ корень молодой челов?къ, попавшійся въ с?ти, разставленныя ему какимъ-нибудь негодяемъ-товарищемъ, какъ было это тогда съ Юшковымъ, я об?щаю вамъ сд?лать для него все, что сд?лалъ… что былъ въ состояніи сд?лать для того въ свое время… Порядки по политическимъ д?ламъ, если вамъ изв?стно, усложнены теперь участіемъ въ нихъ суда; за усп?хъ моего ходатайства я могу отв?чать еще мен?е, ч?мъ прежде… Но
