'Сыграть Корделію, Дездемону, королеву въ Донъ-Карлос?; говорить этимъ благороднымъ, изящнымъ языкомъ, чувствовать себя на сцен? женщиной, а не все тою же овцой покорною или возмущенною, — о, только посл? этого могла бы она сказать себ? в?рно, призвана ли она д?йствительно быть актрисой художницей своего д?ла'!..
Этому желанію ея суждено было осуществиться: 'Знаменитый Славскій, им?вшій лично претензію 'ум?ть носить костюмъ' и 'подъ?зжавшій', какъ говорится, къ ней со вс?хъ сторонъ, задумалъ поставить въ свой бенефисъ, въ угоду ей, Марію Стюартъ, въ которой предназначалась ей главная роль. Фіорниская, еще желтая посл? бол?зни, но разчитывавшая произвести эффектъ на публику количествомъ им?вшихся у нея настоящихъ и фальшивыхъ брилліантовъ, безъ особаго неудовольствія согласилась играть Елизавету. Самъ Славскій игралъ Лейстера.
Дни посвященные Лариной изученію своей роли была счастливыми днями въ ея существованіи. Она въ первый еще разъ д?йствительно 'уходила вся въ чужую жизнь', осуществляла ту свою мечту художественнаго воспроизведенія о которой говорила Троекурову во Вс?хсвятскомъ. Она чувствовала себя объятою какимъ-то 'священнымъ пламенемъ восторга'. Какую личность, какую женщину приходилось ей изображать, какое богатство, какое безконечное разнообразіе мотивовъ, отт?нковъ, звуковъ заключалось въ этомъ 'характер?', какая игра взаимно противор?чащихъ побужденій и чувствъ сведенныхъ въ одинъ гармоническій, неотразимый аккордъ: н?жность, страсть, обольщеніе, гордость, мстительность, жажда жизни и презр?ніе смерти!… И все это въ широкихъ, изящныхъ рамахъ царственности и культуры, въ высшихъ формахъ той воспитанности которая ей, Лариной, ставилась въ упрекъ студентомъ Коробкинымъ, отъ которой приходилось и точно чураться ей за сцен? въ виду 'реальн?йшаго' изображенія типовъ современной отечественной драматургіи… 'Марія Стюартъ — отъ одного этого имени будто розами в?етъ', говорила она себ? со счастливою улыбкой, и уста ея невольно шептали Шиллеровскіе стихи заученные ею еще въ д?тств?,- обращеніе пл?нной королевы къ облакамъ проб?гавшимъ по небу надъ ея темницей съ мольбой отвести прив?тъ ея Франціи, 'отечеству ея молодости (mein Jugendland)':
Она добыла все что можно было достать въ город? историческихъ матеріаловъ относящихся до шотландской королевы, перечла два изв?стные романа Валтеръ-Скотта (Аббатъ и Монастырь) въ которыхъ, по свид?тельству Минье, [52] 'великій романистъ сум?лъ изобразить ея обаятельную личность въ такой полнот? и правдивости красокъ до которыхъ не могли достичь самые тщательные и подробные историческіе этюды о ней', — перечла, подолгу останавливаясь на каждой страниц?, вдумываясь въ каждую черту, въ каждое слово вложенное авторомъ въ уста Лохлевенской узницы. [53] Только посл? этой предварительной подготовки перешла она къ самой драм?, къ изученію своей роли. Въ первый разъ при этомъ воспользовалась она своимъ первенствующимъ теперь положеніемъ въ театр?: она потребовала отъ антрепренера и Славскаго 'не мен?е осьми полныхъ репетицій', объявляя р?шительно что 'въ противномъ случа? отказывается участвовать въ бенефис?'. Не довольствуясь этимъ, она то и д?ло зазывала къ себ? репетовать отд?льныя сцены того или другаго изъ участвовавшихъ въ драм? товарищей (ее любили въ трупп? сколько могутъ актеры любить другъ друга и довольно охотно д?лали ей пріятное), а въ томъ числ? игравшаго роль Мортимера молоденькаго женьтремье Печорина, актера съ миловидною наружностью и горяченькимъ темпераментомъ, котораго ненавид?лъ и почиталъ соперникомъ своимъ у Лариной Славскій. Отставкой корнетъ, прослужившій не бол?е двухъ л?тъ въ полку и поступившій на сцену, какъ сама Ларина, по врожденной страсти къ лицед?йству, Печоринъ (псевдонимъ) четвертый годъ перекочевывалъ съ одного провинціальнаго театра на другой, не заходя до сихъ поръ, какъ и она, роли по душ? во всемъ томъ злополучномъ репертуар? который выпадалъ на долю его амплуа. Онъ ухватился теперь за Мортимера со вс?мъ пыломъ молодаго честолюбія рвавшагося 'выйти на большую дорогу'. Онъ былъ мало образованъ, крайне наивенъ и недалекъ по природ?, но у него им?лось то неизъяснимое артистическое чутье которымъ угадывается многое, что не дается часто самому добросов?стному и тщательному труду другаго. Ларина зам?тила это въ немъ съ первыхъ же дней ихъ совм?стнаго служенія. Она теперь въ интересахъ піесы сочла нужнымъ 'зааяться' имъ, 'понаправить его'… Онъ выслушивалъ ея сов?ты, принималъ ея указанія съ глубокимъ вниманіемъ, съ пылавшими отъ удовольствія и благодарности глазами, и съ каждымъ разомъ становился все бол?е и бол?е удовлетворительнымъ… 'Знаете, сказала ему однажды поощрительно Настасья Дмитріевна, оставшись съ нимъ вдвоемъ у себя, — вы гораздо лучше сыграете Мортимера ч?мъ этотъ в?чный позёръ Славскій — Лейстера.' У Печорина мгновенно все лицо покрылось краской и задрожали губы. 'Все это вы, вы'… прерывающимся голосомъ пролепеталъ онъ, схватилъ шапку и выб?жалъ изъ комнаты…
На бенефисъ Славскаго собрался весь городъ. Сами генералы 'жуиры', которымъ бенефиціантъ, весьма пот?шавшій ихъ всегда за ужиномъ въ клуб? своей 'blague de tous les diables', развезъ билеты по домамъ со 'слезною' просьбой 'не испортить ему праздника своимъ отсутствіемъ', р?шили нарушить на этотъ разъ данный ими всл?дъ за статьей Левіа?анова об?тъ 'ne plus remettre les pieds dans cette sale boutique' (то-есть театръ) и заняли in corpore cbou прежнія м?ста въ первомъ ряду креселъ. Въ качеств? людей бывалыхъ 'вкусившихъ наслажденія искусствомъ на вс?хъ изв?стныхъ сценахъ Европы' они не ожидали особеннаго удовольствія отъ 'старомодной, сентиментальной н?мецкой драмы' и еще мен?е отъ исполненія ея провинціальною труппой; но зр?лище 'великол?пныхъ плечъ' Фіорниской и состязаніе ея съ Лариной 'cette petite morveuse pretendant jouer du vrai tragique', должны были въ ихъ понятіи послужить имъ н?которою 'компенсаціей' за чаемую скуку… Ларинцы, со своей стороны, готовились дружно 'всею партіей' поддержать 'свою' актрису: въ этомъ въ сущности заключался для нихъ весь интересъ предстоявшаго спектакля. Что должно было даваться за этомъ спектакл?, было для нихъ безразлично… Да и въ самомъ д?л?, Марія Стюартъ, Шиллеръ, 'этотъ добрый пошлякъ Шиллеръ' (sic), какъ выражался одинъ изъ 'отцевъ умственнаго движенія въ Россіи' въ шестидесятыхъ годахъ [54] ,- что могли сказать имъ эта имена? Счастливые сыны реальнаго в?ка, воспитанные своими авторитетами на презр?ніи исторіи и 'эстетики', — для нихъ все это было звукъ пустой, н?мыя этикетки за сосудахъ съ нев?домымъ содержаніемъ…
При такомъ 'настроеніи' своихъ зрителей вышла предъ ними Ларина въ темныхъ тканяхъ заключенной въ англійскомъ замк? королевы-красавицы, съ длиннымъ чернымъ вуалемъ, падавшимъ съ головы ея до кол?нъ… Въ зал? воцарилась мгновенно мертвая тишина. Съ первыхъ же словъ разговора Маріи съ приставленнымъ надзирать за нею суровымъ пуританиномъ (сэръ Амміясъ Паулетъ) зазвен?ла какая-то вс?мъ сочувственная, находившая себ? эхо въ каждомъ изъ присутствовавшихъ нота. Это былъ именно тотъ тонъ, тотъ звукъ голоса который приличествовалъ этой женщин?, этому долгол?тнему, истомившему, но не сломившему царственный духъ ея страданію, и эта же внимавшая ей неподготовленная, равнодушная или враждебная 'эстетик?', толпа зрителей поняла это т?мъ таинственнымъ чутьемъ высшаго что хранитъ въ глубин? своей каждая челов?ческая душа и что внезапно, часто безсознательно, но неотразимо исторгаетъ изъ нея отзвукъ на все отм?ченное печатью этого высшаго на земл?… Ларину не прерывали теперь представители 'дорогой университетской молодежи' обычными неистовыми рукоплесканіями, они жадно и н?мо прислушивались къ падающимъ съ устъ ея разм?реннымъ періодамъ стихотворной р?чи, и странное обаяніе производила за нихъ р?чь эта и заключавшееся въ ней содержаніе. Въ этомъ ничего не было знакомаго имъ, близкаго, своего, никакого отношенія къ 'злоб? дня', никакой 'гражданской идеи', предъ ними разыгрывалась скорбная пов?сть 'давно замолкнувшихъ страстей', давно отошедшей во мракъ прошлаго борьбы двухъ властительницъ, двухъ непримиримыхъ женскихъ темпераментовъ: безпощаднаго разчета и преступнаго легкомыслія, ледянаго ума и обольстительнаго въ самыхъ ошибкахъ своихъ сердца, а между т?мъ эта 'безыдейаая' драма, помимо ихъ воли, 'захватывала' ихъ, уносила въ струяхъ своего трагическаго теченія. Отъ нея в?яло для нихъ ч?мъ-то чего не дано было тамъ вкушать отъ произведеній отечественныхъ драмокропателей,
