схватиться съ т?мъ на чемъ зиждется весь смыслъ, вся мощь, вс? упованія страны. То чего не въ состояніи была достигнуть 'пропаганда', разсудили они, сд?лаетъ цареубійство. Оно подыметъ этотъ народъ во имя этого же царя, противъ всего что стоитъ между нимъ, народомъ, и престоломъ, наводнить кровью Россію… Да, недурно, недурно разчитано! какъ-то вдругъ оборвавъ заключилъ устало Троекуровъ и снова повернулся лицомъ къ камину.
Павелъ Григорьевичъ Юшковъ судорожно провелъ рукой по лицу:
— 'Русскій бунтъ, безсмысленный и безпощадный', повторилъ онъ, вспоминая слова Пушкина.
— О назначеніи временныхъ генералъ-губернаторовъ съ чрезвычайными полномочіями вы знаете? спросилъ Гриша.
— Какъ же, читали: трехъ…
— Для единства власти, договорилъ Борисъ Васильевичъ, совершенно повидимому серіозно, но на вс?хъ устахъ въ то же время проб?жала улыбка.
— А Ветлянская чума что же? спросилъ въ свою очередь ?ирсовъ. — Налет?лъ орелъ, все въ порядокъ привелъ?.. А ужаса-то какого нагнали за все государство! Въ Петербургскомъ Таймс? телеграмма изъ Царицина помните: 'Крикните кличъ къ Русскому народу. Люди мрутъ безпомощно'. И ни слова правды не оказалось… Вотъ вы не объясните ли намъ, провинціаламъ: на что эта штука понадобилась? Европу пугать что ли?
— Ну да, ну да, визгнулъ Пужбольскій, — лишній дать ей резонъ кричать о нашемъ варварств?…
— И безсиліи, прибавилъ Троекуровъ, — это тоже въ разчеты входитъ…
— C'est ca! Я уже и читалъ въ Debats или какой-то другой газет?: 'Un nouveau fleau vient de s'abattre sur la malheureuse Russie, deja devoree par le double lepre de la banqueroute et du nihilisme…'
— Въ Петербург? разказываютъ, сказалъ молодой Юшковъ, — что въ Германіи одинъ очень умный челов?къ про наши теперешнія д?ла выразился очень зло и, по несчастію, не безосновательно: 'Dummheit ist eine Gottes Gabe, doch misbrauchen darf man sie nicht' [68].
Вс? улыбнулись опять…
— И въ Петербург? вс? этимъ ужасно довольны и другъ другу сообщать сп?шатъ? какъ бы уронилъ Борисъ Васильевичъ.
— Я челов?къ отъ десяти слышалъ.
— Непрем?нно! Это удивительная черта русскихъ, и по преимуществу петербургскихъ, современныхъ людей: они въ оплеваніи ихъ чужими и собой самими находятъ какое-то высшее наслажденіе и цинически гордятся этимъ. Геніальн?йшій, наприм?ръ, и любим?йшій для нихъ отечественный писатель — Щедринъ, который имъ изъ года въ годъ, изъ м?сяца въ м?сяцъ безъ церемоній говоритъ что вс? они или взяточники, или идіоты, когда не то и не другое вм?ст?. Это уже не Гоголевскій 'видимый см?хъ и невидимыя слезы'; это безкорыстное самоуслажденіе своимъ умственнымъ и нравственнымъ холопствомъ, ничего не им?ющее общаго съ трезвымъ сознаніемъ своихъ недостатковъ, которое влечетъ за собою и стыдъ, и естественное желаніе отр?шиться отъ нихъ…
— Н?тъ, ни отчего они не отр?шатся и ничему не научатся! вырвалось на это у стараго моряка такимъ глубоко скорбнымъ тономъ что вс?хъ какъ бы разомъ обдало холодомъ:- явятся новые злод?и, новое покушеніе, и онъ, и съ нимъ Россія очутятся въ томъ же безпомощномъ положеніи! — Вася, что съ тобою! вскликнула безмолвно внимавшая до этой минуты разговору Александра Павловна, испуганно воззрясь въ сына.
Юноша (ему только-что минуло 17 л?тъ) сид?лъ за угломъ камина, полускрытый кресломъ отца отъ расположившихся кругомъ его собес?дниковъ, но матери его съ ея м?ста онъ весь былъ виденъ; отъ заботливаго взгляда ея не ускользнуло то алчное и бол?зненное выраженіе съ какимъ прислушивался онъ къ словамъ говорившихъ… Она давно уже сл?дила за нимъ: она вид?ла полтора часа тому назадъ съ какимъ страстнымъ умиленіемъ молился онъ въ церкви за молебномъ, знала что съ самаго дня полученія во Вс?хсвятскомъ изв?стія о покушеніи на царскую жизнь онъ 'самъ не свой сталъ', какъ выражалась она мысленно… Она всегда боялась за его здоровье — онъ былъ всегда такой тонкій, деликатный, росъ такъ быстро, такой былъ воспріимчивый и чувствительный, — а тутъ онъ аппетита лишился… или нарочно морилъ себя голодомъ можетъ-быть, ?лъ за об?домъ черезъ силу когда она ему зам?чала объ этомъ, плохо спалъ… Вячеславъ Хлодоміровичъ Павличекъ, наставникъ его, съ которымъ онъ жилъ въ одной комнат?, передавалъ ей что, проснувшись третьяго дня среди ночи, увид?лъ его, Васю, на кол?няхъ предъ стуломъ на которомъ онъ разложилъ Евангеліе и читалъ при св?т? зажженной имъ св?чи, — и Павличекъ счелъ нужнымъ сд?лать ему за это зам?чаніе, сказалъ ему что 'на все есть время'… Сама она всегда была набожна, и Вася унасл?довалъ это отъ вся. Онъ съ самыхъ юныхъ л?тъ 'думалъ о Бог?', но въ посл?днее время это приняло такой характеръ… Особенно съ т?хъ поръ какъ попалъ ему въ руки Дневникъ Достоевскаго… Она, конечно, 'должна благодарить Отца Небеснаго за такого сына': онъ ни единожды еще въ жизни не подалъ повода ни ей, ни отцу упрекнутъ его въ чемъ-нибудь, онъ не по годамъ строгъ къ себ?, разсудителенъ и серіозенъ… Но это… это… Странно!.. Не въ монахи же онъ себя готовитъ… И 'Борисъ это давно зам?тилъ', она видитъ, 'и его тоже безпокоитъ это'. Онъ ей до сихъ поръ ничего не говорилъ, — 'онъ можетъ-быть думаетъ что я это одобряю', проносилось у нея въ голов?,- но онъ видимо старается отвлечь его отъ его мыслей, разс?ять его, сталъ много ?здить съ нимъ верхомъ, бралъ его зимой всегда съ собой за охоту. H Вася одно время какъ бы встрепенулся, не такъ безучастно гляд?ть сталъ на все… Но вотъ 'этотъ ужасъ' въ Петербург?, и онъ опять… И не нужно было ему совс?мъ зд?сь сид?ть въ эту минуту. Они говорятъ о томъ, а онъ слушаетъ — и ни кровинки у него въ лиц?, и руки дрожатъ, она это чуетъ… Господи, онъ чуть со стула не свалился…
— Вася, что съ тобой!..
И она кинулась къ нему.
Борисъ Васильевичъ съ судорожно заморгавшими глазами быстро обернулся къ нимъ на колескахъ своего кресла. Все встревожилось, вскинулось…
— Ничего, мама, ничего… усталъ немножко… голова закружилась, лепеталъ Вася, бодрясь что было силъ.
Маша уже лет?ла къ нему съ захваченными ею за стол? графиномъ съ водой и стаканомъ.
— Усталъ, да и слалъ, в?рно, дурно опять, и въ церкви потомъ… говорила, сама дрожа вся, Александра Павловна.
— Марія Борисовна, захватите-ка въ уборной папеньки флаконъ съ одеколонцемъ и дайте братцу понюхать, да ужь и мамаш? кстати… она в?дь рада случаю изъ-за вздора въ отчаяніе приходить… А молодца сейчасъ въ постель — и слать безпробудно до самаго об?да, а за об?домъ бифштексъ покрасн?е и рюмку добраго портвейну — и онъ у насъ изъ-за стола какъ встрепаный встанетъ, успокоивалъ вс?хъ толстякъ докторъ, наливая 'молодцу' воды и посм?иваясь со своимъ грубоватымъ и веселымъ добродушіемъ.
Юноша отпилъ, поднялся разомъ на ноги, оглянулся кругомъ не то заст?нчиво, не то задумавшись, — глаза его какъ-то вдругъ загор?лись и засверкали, — и прямо направился къ креслу старика Юшкова.
— Павелъ Григорьевичъ, трепетнымъ голосомъ проговорилъ онъ, — в?дь этого не будетъ, не можетъ быть…
— Чего это, мой голубчикъ, о чемъ ты? воскликнулъ недоум?вая тотъ.
— Что еще разъ… въ Государя?.. В?дь Богъ этого не можетъ дозволить?.. В?дь это гр?хъ, гр?хъ 'на всю Россію', какъ говорилъ этотъ старикъ Гриш?…
— И ничего не будетъ, и нечего вамъ объ этомъ думать, и сейчасъ спать, а не то мушку на все т?ло нал?плю! закричалъ на него докторъ, схватилъ за плечи, повернулъ къ себ? спиной и затолкалъ къ двери.
— А ты, Вася, хорошій, я тебя люблю!..
И Маша съ разб?га кинулась къ брату, охватила его шею об?ими руками, прижалась щекой къ его щек? — и оба они разомъ залились д?тски неудержимыми, внезапными и стремительными слезами…
X
