словах произносится то «Е», то «И»?
– Разница между старогреческим и новогреческим произношением. А пишется одна и та же буква, – ответила я машинально и, кажется, соврала терминологию. Как будто ему не все равно!
– Благодарю. То, что в давние времена было громокипящей доблестью, в восприятии современников становится проявлением солдафонства и тупости. Однако среди них всегда находятся те, кто по старинке произносит имена славы твердо. Выбирают вождя и ждут от него каких-то ниспровержений, а потом разочаровываются.
– Мне трудно судить: в этом деле мне многое непонятно.
– Так вы пришли, чтобы полюбопытствовать, дама Тати?
На моем лице, очевидно, сразу написалось огорчение, а румянец поднялся до корней волос: я за собой это знаю.
– Да не смущайтесь этим. Сам бы я понимал! И садитесь, здесь, правда, не мягко, но зато я нагрел, – он указал на место рядом с собой.
Мы уселись рядышком, как первоклассники.
– А теперь можете задавать свои вопросы. Вы не придумаете ни досужих, ни глупых, я знаю; и мне будет легче собрать мысли перед процессом.
Он слегка хитрил: просто для того, чтобы спрашивать, да еще обмолвками (что такое, кстати, общие темы – здоровье или погода?), нужно успокоиться, а пассивно слушающий нервничает.
– Вы читали некий классический новогреческий текст? – спросила я после паузы.
– Да. Это я и хотел показать вам.
– Про Ису говорили, что он в последний момент побоялся возглавить народное восстание. Встретился с тем, своим сакральным близнецом, в узком кругу – и тот, кто решительнее, одержал победу.
– Просто Иса не смог наступить на близкого человека.
– Разве это требовалось?
– Лучше не создавать предлог для других сделать это. И, как помните, Иса говорил, что царство его – на небесах. Ох, ну надо же быть последовательным, как тот герой, знаете, который сам выстрелил себя из пушки, лишь бы не сделаться знаменитостью и символом прусской государственности! Он прав в своем предпочтении. Сама жизнь того не стоит – всех этих заморочек с земным царствованием. Ну, вспомните, тот самый барон…
Барон Мюнхгаузен в интерпретации Олега Янковского. Конечно же, БД из породы Странников, как Багир… а все Странники, реальные или вымышленные, знают друг друга и умеют быстро находить.
– Но те, кто любил его по-прежнему, считали, что близнец им откупился. Свалил на него грехи, как на козла отпущения – разумеется, не конкретно, а в том смысле, что переориентировал тяжесть народного недовольства – и умыл руки.
– Вы верите в эту интерпретацию?
– Никогда не отличалась ортодоксальностью.
– Она как раз и неортодоксальна. Вы заметили, что вся Книга Насара не очень явно пронизана символикой близнецов? Два брата: один любимец, другой изгнан. Исаак и Измаил. Один теряет право первородства, другой подхватывает. Исав и Иаков. Царь и жрец, которые строят Храм вместе. Иисус и Зоровавель. Один из них должен был править, другой – платить за право.
– В Рутении король делал и то, и другое. У него была власть, но на него смотрели как на… жертву, – я с трудом протолкнула это слово через гортань, будто у меня внезапно заболели гланды.
– Громоотвод, по которому молния Божия гнева, минуя провинившийся народ, уходит в землю. Оттого его и почитали.
– Земной бог. Несть власти аще как от Бога.
– Вот я и счел это, во-первых, нерациональным: соединять два аромата в одном флаконе. И, второе, обычаем архаическим, а может статься, наоборот – не очень свежим нововведением. Каждый их нас сам избрал себе точку приложения. Он – кавалер и военачальник, моим личным устремлениям как нельзя лучше отвечает отшельничество и – отчасти и в связи – жречество, однокоренное со жрать и жертва. Так ради чего я стану менять одно на другое?
– Похоже, ради того, чтобы взять на себя чужую вину. Иисус притворился, что станет Зоровавелем.
– Он не чужой, и я, как старший, вообще за него отвечаю.
– И его вина тоже, стало быть, ваша.
Мы оба не удержались на высоте иносказаний: оставалось надеяться, что записывают нас и прослушивают не весьма умные люди.
– Вот здесь, как говорится, нет проблем. Была бы шея, а топор найдется.
Он сыпал своими анахронизмами и страшилками с абсолютной непосредственностью.
– В Андрии такие вещи называются «вменяемое богохульство». Вот вы – как вы относитесь к великой национальной идее? – спросил БД внезапно.
– Да как сказать – не люблю, но и особой ненависти не питаю, – сказала я рассеянно.
– Я тоже. Небрежное, так сказать, обращение с сакральным. Приплюсуем и то, что и в патриотизме я особо не был замечен – это второе, так сказать, лицо в государстве после короля, Совета, Суда и парламента!
– Как это – разве от вас не потребовали удаления от дел?
– Мое «Монах» попервоначалу не означало «Отшельника». Иереи у нас имеют политический вес, особенно из славного рода. Я даже пробовал выступить в функции почетного спикера обеих палат, только быстро приелось. Кое-какие связи с оппозицией, однако, сохранил. А потом как-то автоматически понижал себя в звании – тем более, что религиозность и обрядоверие мои изначально была на нулевой отметке. Быв по благотворительному ведомству чем-то вроде советника, инициировал отправку сирот в Страну Нэсин для обучения. И квота выполнялась, и ничейные дети кормлены и обучены. Те родители, чьи дети в результате оставались при них, благословляли мою выдумку, но лишь в том, что касалось их самих; а в общепатриотическом плане все равно осуждали. Как вы понимаете, такие же идейные родители, отцы нации, так сказать, сидят и в Верховном Совете, и в обеих палатах.
– А дети воспринимали вместе с чужой наукой и чужую религию.
– И не всегда возвращались. Или приезжали – да настоящими инсанами по взглядам и обличью. Выходило, что я лишаю Андрию ее национального будущего и самобытности. И кстати – возможностей абстрактного благотворения: инсаны берут наших лишних детишек с радостью, даже больных, у них настоящий культ ребенка, вот андрские детдома и простаивают оттого полупустые. Мы давали сиротам и подкидышам семью и веру…
– Семью – но не родину. Веру – но не андрскую, – проговорила я вполголоса.
– Мы (снова это «мы». БД и МФ?) не запрещали им поселяться в Андрии и не отказывали в гражданстве: скорее парламент все время рвался установить квоту уже на возвращение. Культурную и паспортную. Ох, я лично еще и невест инсанам воровал.
– Как это?
– На разврат многоженства. И, увы, не одних сирот: невостребованных барышень, бесприданниц из простонародья, полуиспекшихся монашек, которые было постриглись по той уважительной причине, что младшие в многодетной семье, – Даниль едва не хихикнул от удовольствия.
– Я всячески способствовал их покраже. Думаете, Владетель Кота и его дипкорпус – новички в этом деле? Да братик с полуоборота понял, какие каналы использовались для исчезновения его нареченной, оттого и шока никакого не испытал. Одно чистейшее восхищение.
– И самолюбие его не было задето? – удивилась я.
– Когда такой человек, как он, становится одержим государственным интересом, личным эмоциям просто не остается места, – объяснил БД. – Он получил взамен невесты присягу, на что уже не надеялся; его заставили поступиться личной симпатией, не такой уж и пылкой, но взамен он стал неразрывной частью Андрии – король, народ, парламент – и будет теперь выступать от ее имени. Против меня тоже.
– Странный у нас разговор пошел, – ответила я. – Погодите, а иереи не выражают желания вас отбить? У них, по моим представлениям, есть право потребовать своей доли в вас. В какой-нибудь там монастырь под открытым небом заточить пожизненно…
– Их симпатии ко мне так далеко не простираются, – пояснил он, – ибо они считают меня не столько
