боезапасе, который и к исходу января 1915 года все еще оставался не восполненным. Подвоза снарядов ожидали к весне, а сейчас обходились тем, чем располагали ниже всяких скудных нормативов.
В зимнее затишье 1915 года артиллерист Украинский получил из дома несколько писем. В одном из них Агаша писала:
«Через наш поселок все идуть и едуть на войну солдаты. Уже пришли многим женам и матерям извещения о погибели их мужей и сынов. Как ты там воюешь, наш дорогой? Береги себя. Мы тебя ждем. Наша дочка Марийка растет и уже много разговаривать стала. Я ей рассказываю про тебя, она все спрашивает, когда папаня приедет».
Дальше Агаша сообщала о том, что в лавках и на рынках все подорожало, его младшему брату Ивану сначала определили отсрочку как единственному трудоспособному в семье родителей, а недавно тоже призвали в армию и отправили на Западный фронт. Это же подтвердил в своем письме и сам брат, пославший свою весточку перед отъездом из Тихорецкой. Вероятно, из желания развеять хмарное настроение у фронтовика младший Иван наряду с новостями о семье и общих знакомых присовокупил одну занятную быль. В его письме говорилось:
«Был я на святки в Выселках. Ты, может, и не поверишь. Но тут такой цирк сотворился, что все
до сих пор смеются. Приехал с хутора Черетовато- го на ярмарку один казак. Он здорово подгулял, до мертвецкого кону. Полицейский отволок его во двор какого?то добродея и там бросил, чтобы проспался. А тот пьяный облевался и лежит, как бревно. Свиньи подошли и давай его облизывать, а потом вместе с его пакостиной отъели ему три пальца на руке».
Этот отрывок из письма Иван прочитал своим батарейцам. Вдоволь посмеявшись над незадачливым гулякой, коренастый фейерверкер Сенька Смолин сказал:
— А что, братцы, свиньи?то ему благо сделали. На фронт его теперь не призовут, дома отсидится.
С прибывающими на пополнение солдатами и унтер- офицерами в руки окопникам попадали иногда официальные столичные и местные газеты, ненароком приоткрывавшие завесу над теневыми сторонами жизни в тылу. На фронтах лилась кровь, а тут сообщалось о таких делах, что они вызывали прямо?таки рвоту у людей. Как?то на батарею заглянул связист из искровой роты, приехавший из Тифлиса, куда он командировался за новыми аппаратами и телефонным кабелем. Выбив на армейском складе треть необходимого, он привез с собой «Биржевые ведомости», «Коммерческий вестник» и другие газеты.
— Почитайте, пушкари, — вручил он их батарейцам. — С цивильным духом познакомитесь.
Тот «дух» имел неприятный запашок. Собравшиеся в землянке фронтовики узнали, например, о громкой афере некоей Орловой — Давыдовой — разбитной певички, околпачившей своего престарелого мужа с графским титулом, о похождениях авантюристки Ольги Штейн под именем баронессы фон де Остен, убийстве отставным генералом Пегановым своей супруги Полозовой, о весьма решительно настроенной гражданке Нагродской, развернувшей широкую кампанию за открытие публичных заведений и право их посещения всеми желающими женщинами…
Слушал Иван эту муть и у него выворачивало из души.
— Какой?то вертеп, а не благородное общество, — выразил он мнение всех сослуживцев.
Между боевыми подразделениями различных родов войск словно тонкие паутинки раскинулись замысловатые изгибы тропок и дорожек, местами девственно — белые, как сам снег, местами — будто присыпанные пепельно
серой золой от смеси снега с землей. Вон та тропка вела в штаб соседнего пехотного полка, а эта — к землянке искровой роты, где связисты обрабатывали телеграммы командования и передавали их по челночной системе, в стороне, подальше — обитала какая?то кавалерийская часть. Выйдя с огневой позиции и направляясь в тыл, можно было шагать в полный рост без опасения, что тебя достанет вражеская пуля. В этих лабиринтах чаще всего и происходили встречи знакомцев.
Однажды с поручением командира отправился в тыл дивизиона и заряжающий Иван Украинский. В низине, возле водопойного колодца, он неожиданно повстречал своего земляка — ровесника из станицы Ново — Рождественской Михаила Петракова. Одетый в суконный чекмень, с перекинутым за плечи башлыком, в бараньей папахе, невысокий, юркий кавалерист как раз потчевал своего любимца студеной водой из корыта, установленного на двух опорных камнях.
— Кого вижу! — воскликнул Петраков.
И, оставив коня, обнял давнего знакомца.
— Не ожидал и я тебя здесь встретить, — ответил Украинский. — Думал, воюешь где?нибудь на Западе.
— Нет. Сначала меня запапашили в Екатеринодар, там формировалась кавалерийская бригада. А оттуда недавно сюда, до Сарыкамыша прикатили в вагонах. Только направление?то получил один наш эскадрон, его придали в распоряжение командира корпуса как особый резерв.
— Уже воевал? — спросил Иван.
— Еще не успел, — рассмеялся Петраков. — Куда с конницей по таким горам и снегу сунешься? Весна нас позовет в бой.
Перекинувшись несколькими фразами о родных местах, общих знакомых, земляки условились встретиться вечером, после выполнения Иваном командирского задания.
— Эскадрон наш, — показал Петраков на видневшиеся в тылу сараи, — разместился в старых кошарах. Мы их неплохо приспособили для своей стоянки. Вот туда и приходи.
Вечером земляки продолжили разговор. Чтобы никто им не мешал, они уединились в самом дальнем углу конюшни, посреди конской сбруи. О многом толковали солдаты — не только о доме.
— До чего же может довести эта война? — вслух рассуждал Иван. — До голоду и нищей сумы, истребления людей. Что тут творят турки и курды с армянской нацией — это просто неописуемо. Не щадят ни старых, ни малых, всех подряд казнят. Где побывали аскеры — там остается мертвая пустыня. Все своими глазами видел.
— У азиатов так издавна, — отозвался собеседник, — разные паши и беки вражду между людьми оборачивают себе на пользу. Жги, коли, убивай — это их давняя привычка. А сейчас они озверели совсем.
От недавно прибывшего земляка — кавалериста Украинский узнал, что проездом на Кавказский фронт станцию Тихорецкую посетил царь Николай И, потом он побывал в Екатеринодаре, отстоял заутреню в войсковом соборе.
— У нас в Тихорецкой, — вел разговор Петраков, — император вышел на перрон, потом его проводили в коммерческое училище. Встреча и проводы были торжественные. А в Екатеринодаре — тем более.
Михаил смолк, затем в раздумье произнес:
— Повезло мне увидеть в Екатеринодаре тот приезд и отъезд царя. Много сопровождало его начальства и слов было сказано. А каким?то сумным, невеселым выглядел Николай.
Украинский понимающе отозвался:
— Так, надо думать, у него крутом голова идет от всяких нехваток и провалов. У нас на фронте он немного раньше побывал, чем мы встретились с тобой. Слышал: генералы засыпали его просьбами о поставках снарядов для артиллерии, снаряжения для пехоты и конницы. Прошло немало времени, а помощи пока не видно.
В течение зимы земляки встречались неоднократно, нашлось у Ивана еще несколько знакомцев из близлежащих станиц и хуторов тихорецкой сторонки. Многие из них служили в пластунских бригадах, прославившихся своим героизмом и бесстрашием в самых сложных и тяжелых боях.
К весне командование дивизиона включило Украинского в состав взвода артиллерийской разведки. Узнав об этом, командир взвода Вячеслав Иванов сказал огневику:
— Жаль отпускать тебя. Ну, да ладно. Все равно воевать- то будем вместе, разведданные твои пригодятся и для нас.
Теперь Ивану с новыми сослуживцами приходилось добывать сведения о противнике посредством длительных
наблюдений за его передним краем, а иногда путем просачивания в ближайший тыл совместно с пехотной разведкой. Особенно активизировалась разведывательная деятельность с наступлением устойчивой весенней погоды. Разведчикам дивизиона ставилась задача собрать подробные сведения о
