Революцией призванный
По прибытии на станцию Тихорецкая с разрешения выборного командования Иван Украинский тут же отправился к тестю, где все это время проживала его молодая жена Агаша с маленькой дочкой Машенькой. Возмужал служивый, легла на его челе первая глубокая поперечная морщина. В волнении шел он по знакомым улицам. Всюду снег припорошил постройки, дворы, морозец сковал землю.
«Как?то меня встретят, — размышлял Иван. — Задиву- ются, растеряются». Украинский передвинул на плече лямку вещмешка, свернул в проулок за железнодорожным садом, выйдя напрямую в направлении хатки паровозного слесаря. При мысли о малышке дочери у солдата лучисто затеплились глаза, он невольно с удивлением подумал: «Это же ей теперь около четырех годиков».
И он представил себе, как девочка удивится при встрече с отцом, о существовании которого она знает лишь по рассказам матери, дедушек да бабушек.
Более трех лет назад, погожим сентябрьским утром, уезжал солдат из Тихорецкой. И не он один, многие. На вокзале собралась целая толпа провожающих. Такое многолюдье объяснялось значением и необычностью проводов одного из первых эшелонов на театр военных действий. Да и было тогда солнечно и тепло в отличие от нынешнего серенького морозного дня. Но вот что его удивило: людей на улицах поселка встречалось не меньше, а больше, чем в то памятное для него начало осени 1914 года. Пригляделся получше, сообразил: «Богато приезжих и осо — бенно — военных, вот в чем дело. Как магнит, притягивает железнодорожный узел».
У самой калитки тестевого домика Иван замедлил шаг, стараясь унять волнение в груди. Остановившись, поправил спереди туго подогнанный ремень и шинельное сукно под ним, открыл дверцу.
Не ожидая столь смелого вторжения, изжелта — серая дворняжка, каковой Иван не видел у тестя в прошлые годы, звонко, взахлеб залаяла на пришельца. На низенькое крылечко, подслеповато щурясь, вышла изрядно постаревшая теща.
— Иван! — всплеснула она руками. — Проходи, сынок.
Обернувшись к собачонке, повысила на нее голос:
— Цыц, малявка, не видишь разве, что это молодой наш хозяин возвратился.
В хате солдат увидел свою дочку в сереньком ситцевом платьице, в жилеточке — безрукавке в окружении самодельных кукол, мячей и других игрушек. Она сосредоточенно перекладывала их с места на место, щебеча какие- то слова. Заметив незнакомого дядю, быстро подбежала к бабушке, спряталась за нее.
Бабушка рассмеялась:
— Не бойся, внуча. Это твой папанька.
Через несколько минут, маленько пообвыкнув, Марийка позволила взять себя на колени и приняла отцовское угощение — большой кусок белого сахара, завернутого в плотную лощеную бумагу.
Теща рассказывала Ивану:
— Агаша сейчас ушла в типографию, ее туда приняли на работу. Там пока листовки и прокламации печатают. Сказывают, скоро газету станут выпускать.
— А кем там Агаша работает?
— Уборщицей.
— Это нам с нею сподобно, — улыбнулся Иван. — Как раз по нашей грамоте.
О своем муже, Ивановом тесте, Фекла Кузьминична сказала, что он находится на своей прежней работе в депо, только у него прибавилось немало общественных дел. Он избран в правление рабочего потребительского кооператива «Труд», по его поручениям ездит в соседние станицы на заготовку продуктов, участвует в их распределении, на него возложены учет и отчетность.
Первой с работы возвратилась Агаша, а вслед за нею и тесть. До самой ночи в семейном кругу длился разговор о происходящих переменах в жизни, ее радостях и бедах.
— Как тебя?то теперь считать, — спросил тесть Ивана, — демобилизованным насовсем или временным отпускником?
Украинского вопрос не смутил.
— Наша дивизия, — сказал он, — пришла на защиту революции. У кого тут вблизи живут семьи, как у меня, ревком разрешил находиться дома. Остальные останутся жить в теплушках. С довольствия не снят.
О событиях в Петрограде 25 октября 1917 года Украинский, как и все солдаты 39–й дивизии, знал, находясь еще на фронте. С великим подъемом встретила солдатская масса ленинские декреты о мире, о земле, новом правительстве, национализации промышленности, банков, транспорта, отделении церкви от государства и другой коренной ломке буржуазного строя.
Направляясь на следующий день в станицу к родителям, вчерашний разведчик — артиллерист мысленно предугадывал, какими новостями встретят его близкие. Прежде всего ему думалось, что, наверное, упразднена власть атамана, да и с земелькой должно было бы произойти новое распределение.
Но ничего такого в станице он не обнаружил. Порадовал его лишь бравый вид младшего брата, прибывшего летом с фронта домой по ранению. От раны тот уже оправился, два своих Георгия 3–й и 4–й степеней сразу после революции снял с гимнастерки, как утратившие престиж старорежимные знаки отличия, и теперь жил ожиданием совсем иных возможностей для приложения своих сил и энергии.
— Как был у нас атаман Фастовец, так он и остался, — посетовал хворый отец Ивана Митрофан Степанович. — А до земли богачи подступа не дают.
Дополняя рассказ отца, Надя сообщила:
— Только вывеска с правления снята. А так все осталось по — старому.
— Это не только у нас, — вступил в разговор меньший брат Иван. — По всей Кубани такая картина.
— Но не на вечное время, — решительно заявил старший брат. — Надо смелее брать в оборот куркулей.
Окопник встретился со многими станичниками, кому старая власть вдоволь поломала хребтину. Среди них осо
бенно выделялись кузнец Ефрем Дрововозов и каменщик Федор Федосеев — участники революции 1905 года. Оба они стали большевиками. Однако еще более удивительной оказалась для Ивана встреча с Семеном Пантелеевичем Фастовцом — племянником атамана. До службы в армии и участия на фронте Семен рассорился с дядей и отцом, хотел навсегда покинуть станицу. Работал учителем и на почте где?то за Екатеринодаром. А тут вновь приехал к отцу, тоже зажиточному казаку, когда?то мечтавшему сделать Семена воспреемником дядиной, атаманской власти. Именно это и было тогда причиной семейного конфликта: Семен начистоту выложил тогда дяде и отцу свое отрицательное отношение к прогнившему царскому режиму.
По требованию большевиков и всех сторонников Советской власти было распущено старое станичное правление. Но когда речь зашла о выборах Совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов, местные богатеи оказали яростное сопротивление.
— В Екатеринодаре еще нет Совета, а вы нам его навязываете! — хрипло, с озлоблением орали толстосумы и их подпевалы.
Два дня длилась сходка. Кто за Советы — тем предлагалось отойти налево, кто за атамана — направо. Взбудораженное море людей образовывало все более мощный поток там, где собиралась беднота. Видя, что перевес складывается не в их пользу, зажиточные спешили спутать и смешать ряды, вливаясь в них вместе с общей массой и требуя повторных подсчетов. Начиналось все сначала.
— Батюшки — светы, что деется?то, — крестились то одна, то другая старуха, стоя поодаль от столь необычного зрелища.
Наконец, основательно поустав, наиболее упрямые стали вести себя спокойнее. Находясь на сходе
