мгновенно возникло подозрение, что неспроста петляет испуганный человек по задворкам, какая- то есть у него тайная цель.
— Стой, ни с места! — окликнул незнакомку Украинский.
Молодайка остановилась. На ней был большой пуховый платок, широкая бордовая юбка, к груди она бережно прижимала сверток, укутанный в теплое одеяльце и белоснежную простынку с рубчиками по краям.
— Покажи младенца, — распорядился Украинский.
Человеческая фигура словно окаменела, у нее мелко
дрожали руки. Тогда Иван сам приподнял краешек простынки.
— Кукла! Во фокус! — удивленно воскликнул младший брат Украинского, находившийся тут же рядом.
Не вдаваясь в эмоции, старший Иван сдернул платок с головы задержанной личности и перед патрулем предстал во всей красе розовощекий упитанный белогвардеец.
Оказалось, после проигранного боя белячок крепко запаниковал, пробился к своей племяннице на окраину Бурсака, переоделся в ее платье, для вящей убедительности обзавелся бутафорским потомством и таким способом
пытался выбраться к своим единомышленникам в Выселки. Номер не прошел, беляка доставили в качестве пленного в штаб отряда.
В тот же день командование отправило Украинского в Тихорецкую.
— Ревком просит прислать в помощь несколько идейно крепких бойцов, — сказали ему в штабе, — для организации выборов в Советы. Во многих станицах богатое казачье да иногороднее кулачье упорно срывают выборы.
Иван замешкался с ответом:
— Да я же в отряд записался контру бить, — сказал он. — А там надо политикой заниматься.
Ему разъяснили:
— Контры хватает и не на фронте. Ее надо крушить не только оружием, но и словом. Вот и учись то и другое сочетать. Да и не надолго тебя посылаем — на 10–15 дней, потом возвратишься в отряд.
Не застав дома Агашу, Украинский зашел к ней в типографию. По поручению Седина она занималась раскроем красного шелка для ревкома, обязавшего изготовить несколько новых знамен и флагов с тем, чтобы вручить их затем формирующимся красноармейским отрядам. Митрофан Карпович заглянул к Агаше поинтересоваться как идут дела в тот самый момент, когда у нее находился только что прибывший с фронта дорогой ей человек.
— Муж? — спросил ее Седин.
— Он самый. Я о нем вам говорила.
— Ну, здравствуй, Иван Украинский, — подал руку редактор и член Тихорецкого ревкома. — Много о тебе наслышан. А теперь будем и лично знакомы.
Несмотря на недавнее тяжелое отцовское горе — мученическую смерть старшего сына — большевика Глеба вблизи Екатеринодара от рук белогвардейских извергов, Митрофан Карпович с присущей ему энергией продолжал выполнять свои бесчисленные обязанности революционера — организатора масс, трибуна и публициста. Только еще сильнее засеребрился сединой его короткий ежик волос на голове, резче обозначились морщины лица. Едва уловимым движением руки поправив галстук, выглядывавший из отворотов темно — синей толстовки с накладными карманами, редактор обратился к Украинскому:
— Пусть Агаша заканчивает свою работу, а мы побеседуем у меня в кабинете.
И он увел гостя в соседнее помещение, где находилась редакция. Седин расспрашивал о первом бое под Бурсаком, о поведении красноармейцев. Украинский рассказал и о случае с задержанием переодетого корниловца.
— О, это интересно! — оживился Седин. — Прямо- таки в фельетон просится.
Митрофан Карпович и в самом деле через неделю написал и опубликовал фельетон «Приключения кадета», в котором едко высмеял боевой «дух» недругов Советской власти.
Когда уже разговор подходил к концу, в тесный кабинет Седина заглянул нештатный корреспондент Михаил Пивоваров, блондин лет сорока. Он держал в руке листы исписанной бумаги — очередную статью для просмотра редактором и публикации в газете.
— Запоминай, Ваня, — сказал Седин Украинскому, — этого замечательного большевика. Он у нас счастливец. По поручению ревкома поедет в Совнарком к Ленину и лично доложит о положении дел на станции Тихорецкой и всей Кубани. Благодаря этой поездке мы заручимся поддержкой центра.
Потом Седин покрутил рукоятку телефона, висевшего на стене, вызвал председателя ревкома Меньшикова.
— Михаил Константинович, — произнес редактор, — у меня находится сейчас красноармеец Украинский. Он только что приехал с передовой из?под Бурсака. Этот товарищ из числа тех, кого мы наметили посылать в станицы на выборную кампанию. Прислать вам его на беседу?
Услышав положительный ответ, Седин сказал:
— Иди к Меньшикову, он тебе все объяснит и укажет адрес поездки.
К этому Митрофан Карпович добавил:
— А по возвращении из станицы, с выборов, сразу — ко мне, поведаешь, как проходил сход, опишем это в газете.
Ревком находился рядом с редакцией, в одном из бывших частных домов. Спустя 5 минут Украинский был уже там. Для продолжительного инструктажа Меньшиков временем не располагал, он лишь кратко обрисовал обстановку:
— На Кубани в целом и у нас в окрестности от Тихорецкой на 20–30 верст, — говорил председатель, — еще не везде избраны Советы. Во многих станицах по — прежнему сидят атаманы. А кое — где в Советы затесались чуждые эле
менты. На наш ревком возложена задача оказать помощь населению прилегающих станиц и хуторов в избавлении от прежних порядков правления, создать новые местные органы власти. В Советы депутатов требуется провести представителей беднейших, пролетарских и середняцких слоев. Иначе они не сыграют той роли, которая на них возлагается.
— Понимаю, — произнес Украинский. — Куда мне ехать?
Председатель словно бы ждал этого вопроса. Он подошел к карте Кубанской области, укрепленной на стене, сказал:
— Я уже об этом подумал. Коль ты Украинский, то в станицу Украинскую тебя и отправляем. Вот сюда. Это — за Новорождественской по Челбасу, примерно в двадцати верстах.
— А как туда добираться?
— Вызовем подводу.
На следующий день порученец ревкома отправился в путь с присланным возницей на пароконной подводе. Лошади осторожно ступали по кочковатой, промерзлой грунтовой дороге, все время косясь по сторонам. Как и повсюду, в станице Украинской по — прежнему срабатывала гужевая повинность, заведенная невесть когда в казачьем краю. Поэтому возница воспринял свой черед на дальнюю поездку как неизбежность и не слишком донимал рядом сидящего уполномоченного своими стенаниями по поводу обременительности установившегося порядка.
— Станичная громада давно так решила, — глухим голосом повествовал пожилой, заросший сивой бородой, низкорослый казак, одетый в овчиный кожух. — Тут уж ничего не попишешь. Любую власть приходится возить на своем горбу.
— Это ты загинаешь, — вскинув взгляд на возницу, возразил Иван. — Советская власть под корень рушит эксплуатацию. Ты часом сам?то не из богатеньких?
— Нет, середняцкого роду, — ответил бородач. — До верхушки не поднялся, а до низу еще не опустился.
— Уже и это ладно, — примирительно сказал Украинский.
Он незаметно притронулся к правому карману шинели, где у него хранилось оружие — семизарядный наган, неизменный его спутник после возвращения с Кавказско
го фронта. А дома у Агаши он еще оставил винтовку — трех- линейку, с которой ходил в атаку на
