— Отдуть бы здорово! Такъ!! Сл?дъ!! Чтобъ помнилъ бестія. Такъ н?тъ! Добро свое зря портить. Финты-фанты показывать!
— Да на мис?-то выр?заны еще большія литеры: глаголъ и онъ! прибавилъ Алекс?й.
— Не будьте въ сумленіи, язвительно отозвался Ага?онъ, и безъ литеръ узнается, кто такое кол?но отмочилъ. Нешто всякій это можетъ? воскликнулъ онъ вдругъ. Вашъ покойный родитель, да вы господа, его д?тки. Кабы даже и не ваша посудина была, такъ всякій, глянувъ на его башку, скажетъ, что миска господъ Орловыхъ. Я бы взялъ на себя, помолчавъ, серьезно выговорилъ старикъ, да не пов?рятъ… Какъ вы полагаете, Григорій Григорьевичъ?.. A то я возьму на себя, скажу, я молъ. Мн? что-жъ сд?лаютъ?
Оба брата вдругъ такъ громко, раскатисто захохотали на это предложеніе, что даже пристяжныя рванули шибче. Ага?онъ сердито махнулъ рукой и, отвернувшись лицомъ къ лошадямъ, обидчиво молчалъ вплоть до Петербурга?
Между т?мъ, ротмейстеръ, оставшись на постояломъ двор? въ той же горниц?, позвалъ солдатъ, заперся и возился напрасно съ своей новой каской. Онъ пришелъ въ себя окончательно и понялъ весь ужасъ своего положенія, когда Орловы уже у?хали; иначе онъ готовъ бы былъ просить хоть изъ милости снять съ него миску. Напрасно оба рейтора его возились надъ нимъ и, уц?пившись за края и ушки мисы, съ двухъ разныхъ сторонъ, тащили ихъ изъ всей силы въ разныя стороны. Ушки не подались ни на волосъ изъ-подъ толстаго подбородка офицера. Кром? того, одинъ изъ рейторовъ былъ гораздо сильн?е товарища и при этой операціи, не смотря на все свое уваженіе къ Herr'у ротмейстеру, ежеминутно стаскивалъ его съ лавки на себя, и валилъ на него слабосильнаго товарища. При этомъ доставалось пуще всего голов? ротмейстера, отъ боли кровь приливала къ его толстой ше? и онъ боялся апоплексіи.
Наконецъ, голштинецъ обругалъ рейторовъ и не вел?лъ себя трогать. Они отступили в?жливо на шагъ и стали — руки по швамъ.
Ротмейстеръ просид?лъ н?сколько минутъ неподвижно очевидно раздумывая, что д?лать? Наконецъ, ничего в?роятно не придумавъ д?льнаго, онъ вдругъ поднялъ руки вверхъ, какъ бы призывая небо во свид?тели нев?роятнаго происшествія, и воскликнулъ съ полнымъ отчаяніемъ въ голос?:
— Gott! Was fur eine dumme geschichte!!
Оставалось положительно одно — ?хать тотчасъ въ Петербургъ, къ м?днику или слесарю, распиливать свою новую каску… Но какъ ?хать?! По морозу! Сверхъ миски — теплая шапка не вл?зетъ! Отчаяніе Голштинца взяло однако верхъ надъ самолюбіемъ и онъ, выпросивъ тулупъ у Дегтерева, вел?лъ себ? закутать имъ голову вм?ст? съ миской… Рейторы его обвязали наглухо, вывели подъ руки, какъ сл?паго, и посадили въ санки. Ротмейстеръ р?шился въ этомъ вид? ?хать прямо съ принцу голтшинскому, Георгу, дяд? государя, жаловаться на неизв?стныхъ озорниковъ и требовать прим?рнаго наказанія.
Дегтеревъ разум?ется, не сказалъ ему имени силачей, отзываясь незнаніемъ, а самъ офицеръ не запомнилъ русскую, вскользь слышанную, фамилію. Вензель Г. О., выр?занный на посудин?, онъ вид?ть у себя на затылк? конечно не могъ.
Когда ротмейстеръ чудищемъ съ огромной головой отъ?халъ отъ постоялаго двора, Дегтеревъ, уже не сдерживая хохота, вернулся въ горницу, гд? жена подтирала полъ и прибирала остатки растоптанной рыбы…
— Ай да Григорій Григорьевичъ! Вотъ эдакъ-то бы ихъ вс?хъ рамбовскихъ. Они нашего брата по?домъ ?дятъ!.. Не хуже Бироновыхъ языковъ. Спасибо хоть этого поучили маленечко… A лихо! Ай лихо! Ха-ха-ха!
Дегтеревъ с?лъ на лавку и началъ хохотать, придерживая животъ руками. Вскор? на его громовый хохотъ собрались вс? работники отъ мала до велика со всего двора и слушали разсказъ хозяина.
— Горнадеры-то его… Ха-ха-ха. Одинъ въ эвту сторону, на себя тянетъ, а тотъ къ себ? тащитъ, да оба мычатъ, а ноги-то у нихъ по мокрому полу ?дутъ!.. A ротмистиръ-то глаза пучитъ, изъ-подъ миски-то… Ха- ха-ха! Охъ, батюшки! Животъ подвело. О-о-охъ! Умру!..
Батраки, глядя на хохотавшаго хозяина и, представивъ себ? постепенно все происшедшее сейчасъ въ горниц?, начали тоже громко хохотать.
— Этотъ сюда тащитъ, а энтотъ туда… A ноги-то… ноги-то — по полу ?дутъ!.. безъ конца принимались повторять по очереди батраки, посл? каждой паузы см?ха, будто стараясь вполн? разъяснить другъ другу всю штуку. И зат?мъ вс? снова заливались здоровымъ хохотомъ, грем?вшимъ на весь Красный Кабакъ.
VIII
У воротъ большаго дома Адмиралтейской площади, стоящаго между покатымъ берегомъ р?ки Невы и Галерной улицей, ходитъ часовой и отъ сильнаго мороза то и д?ло топочетъ ногами по ухоженному имъ сн?гу, ярко облитому луннымъ св?томъ. Зд?сь въ большихъ хоромахъ пом?щается прибывшій недавно въ Петербургъ принцъ Голштинскій Георгъ-Лудвигъ. Хотя уже четвертый часъ ночи, но въ двухъ окнахъ нижняго этажа вид?нъ св?тъ… Горница эта съ осв?щенными окнами — прихожая и въ ней на ларяхъ сидятъ два рядовые преображенца. Они часовые, но, спокойно положивъ ружья около себя, сидятъ пользуясь т?мъ, что весь домъ спитъ глубокимъ сномъ; даже двое дежурныхъ холоповъ, растянувшись также на ларяхъ, спятъ непробудно, опрокинувъ лохматыя головы, раскрывъ рты и богатырски похрапывая на всю прихожую и парадную л?стницу. Рядовые эти — молодые люди, красивые, чисто од?тые и щеголеватые съ виду. Обоимъ л?тъ по двадцати и оба св?тло-русые. Одинъ изъ нихъ съ лица по старше, плотн?е, съ полнымъ круглымъ лицомъ и св?тло синими глазами, тихо разсказываетъ товарищу длинную, давно начатую исторію. Это рядовой-преображенецъ — Державинъ.
Другой, слегка худощавый, но стройный и высокій, съ живымъ, но совершенно юнымъ, почти д?тскимъ лицомъ, съ красивымъ орлинымъ носомъ и большими, блестящими, темно-голубыми глазами. Даже въ горниц?, полуосв?щенной дрожащимъ св?томъ нагор?вшей св?чи — глаза его блестятъ особенно ярко и придаютъ б?лому, даже чрезъ-чуръ бл?дному, матовому лицу, какую-то особенную прелесть, живость и почти отвагу. Лицо это сразу поражаетъ красотой, хотя отчасти женственной. Онъ старается внимательно слушать товарища, но зачастую з?ваетъ и на его лиц? видно сильное утомленіе; видно, что сонъ давно одол?ваетъ его на часахъ. Это тоже рядовой — Шепелевъ.
Державинъ кончалъ уже свой разсказъ о томъ, какъ недавно прі?халъ въ Петербургъ и нечаянно попалъ въ преображенцы.
— Такъ стало быть мы оба съ вами новички, выговорилъ наконецъ Шепелевъ. A я думалъ, что вы уже давно на служб?.
— Какъ видите всего, безъ году нед?ля. A вы?
— Я на масляниц? прі?халъ. Нав?дался прямо съ письмомъ отъ матушки къ родственнику Петру Ивановичу Шувавалову и узналъ, что онъ уже на томъ св?т?. Да, прі?зжай я по раньше, когда государыня была жива и онъ живъ, то не мыкался бы какъ теперь. Это не служба теперь — а работа арестантская.
— Да, вымолвилъ Державинъ, вздохнувъ, ужъ нын? служба стала, государь мой, не забава, какъ прежде была. Вы вотъ жалуетесь, что на часахъ ночь отбыть надо… Это еще давай Господи. A вотъ я, такъ радъ этому, ноги успокоить. A то во сто кратъ хуже, какъ пошлютъ на в?сти къ кому. Вотъ у фельдмаршала Трубецкаго, помилуй Богъ. Домочадцы его, хоть кого въ гробъ уложатъ посылками. То сд?лай, туда сходи, въ лавочку доб?ги, къ тетушк? какой дойди, который часъ сб?гай — узнай, разнощика догони — вороти. Просто б?да. A то еще хуже, какъ съ вечера дадутъ пов?стки разносить по офицерамъ… Одинъ живетъ у Смольнаго двора, другой на Васильевскомъ острову, третьяго чортъ угналъ въ пригородъ Koломну, ради собственнаго домишки, либо ради жизни на хл?бахъ у родственника… Такъ, знаете, какъ бываетъ, выйдешь съ пов?стками до ужина въ сумерки, самое позднее ужъ часовъ въ шесть, а вернешься въ казармы да заснешь посл? полуночи. A въ семь вставай на ротный сбой да ученье, а тамъ пошлютъ сн?гъ разгребать у дворца, канавы у Фонтанки чистить или на мороз? поставятъ на часы; да забудутъ см?ну прислать…
— Какъ забудутъ?
— Да такъ! Нарочно. Меня вотъ теперь нашъ ротный командиръ ни за что по?домъ ?сть. Онъ меня единажды 12-ть часовъ проморилъ на часахъ во двору у графа Кирилы Григорьевича.
— Кто такой?
