На порог? стояла стройная и граціозная женщина, вся въ черномъ. Она казалась не маской, а привид?ніемъ. Вся она съ головы до ногъ была окутана въ легкій и прозрачный черный газъ. На черныхъ, какъ смоль, волосахъ лежала брилліантовая діадема съ большой яркой зв?здой, изъ-подъ которой падалъ длинный газовый вуаль. Охвативъ ее всю, какъ легкое черное облако, онъ лежалъ прозрачными волнами на обнаженныхъ плечахъ, вился по изящному бюсту, сб?галъ, ниспадая по платью до полу и, отлетая назадъ; разв?вался за нею надъ шлейфомъ, зм?ей лежащимъ на паркет?. И вся она была осыпана зв?здами, отъ буклей прически до башмаковъ. По юбк? тоже разсыпались семь зв?здъ Большой Медв?дицы. На выр?занномъ ворот? корсажа, окаймляющемъ грудь, горитъ самая яркая зв?зда, а у пояса, подъ сердцемъ, на черномъ атласномъ корсаж?, плотно обхватившемъ ея пышный бюстъ, лежитъ, покачнувшись и граціозно прильнувъ къ груди, большой сіяющій полум?сяцъ. Лунный серпъ вспыхиваетъ и сверкаетъ…. и бьющая волна его св?та, пронизывая облако газа, обдаетъ алмазнымъ сіяніемъ и всю ея черную фигуру и все окружающее. И подъ легкими черными волнами газа сн?жно б?л?ются, какъ изваяніе, изящныя обнаженныя плечи и руки, не разд?ленныя рукавомъ. Только дв? черныя ленты съ двумя алмазными зв?здочками на бантахъ отд?ляютъ руки отъ плечъ.
Черная маска съ плотнымъ кружевомъ черезчуръ тщательно скрывала все лицо ея отъ діадемы на букляхъ до горла. Лицо не существовало, и вм?сто него была н?мая мертвая личина, ничего не говорящая, но за то лучистый огонекъ будто вспыхивалъ въ отверстіяхъ маски, гд? сверкали два глаза, такіе же черные и такіе же блестящіе, какъ и вся эта костюмированная «Ночь». Но тотъ, кто вид?лъ теперь эти плечи и руки, какъ изваянныя изъ б?лаго мрамора, тотъ ни мгновенія не поколебался бы р?шить, красавица ли эта явившаяся незнакомка или н?тъ.
Шепелевъ, подобно вс?мъ, и даже бол?е вс?хъ, стоялъ, какъ бы подъ обаяніемъ изящнаго костюма, эффектно идущаго въ разр?зъ со вс?ми остальными.
«Она явится, какъ чернильное пятно на б?лой бумаг?», вспомнилъ онъ слова Маргариты… Н?тъ это не пятно. Она явилась сюда, какъ таинственная, но сіяющая зв?здами южная ночь, которая больше говоритъ сердцу, бол?е чаруетъ его, ч?мъ самый св?тлый и сверкающій солнцемъ день.
Но незнакомка знала, что д?лала. Она знала, что когда пройдетъ, вс? сотни глазъ будутъ сл?дить за ея зм?ино-вьющимся шлейфомъ! Она знала, что ей не опасно закрыть лицо, что ея бюстъ, ея плечи и руки скажутъ о лиц?! И скажутъ больше, ч?мъ, быть можетъ, сказало бы оно само за себя! Нев?домое всегда чаруетъ челов?ка и всегда очаровательн?е того, что онъ знаетъ и видитъ…
Шепелевъ, смущаясь, двинулся къ вошедшей, наклонился, хот?лъ что-то сказать. Но, вспомнивъ, что говорить ничего не нужно, онъ пошелъ снова впередъ и только косо оглянулся, чтобы вид?ть, идетъ ли она за нимъ.
Она идетъ. Вс? взоры выстроившихся рядомъ сановниковъ, какъ если бы снова государь проходилъ, пристально, невольно сл?дятъ за нею и, конечно, не чувство почтенія приковало теперь ихъ глаза.
Да и впрямь, если это былъ не монархъ, не государыня, то это была тоже царица, но иная… Царица бала! Царица, всегда, за вс? в?ка, всюду и вс?ми провозглашаемая молчаливымъ, но единодушнымъ общественнымъ мн?ніемъ. И если это царствованіе кратко, продолжается одну ночь, но всякая бывавшая хоть разъ царицей большого блестящаго бала, до старыхъ л?тъ помнитъ это, передаетъ и д?тямъ, и внучатамъ, какъ событіе въ жизни, какъ собранную дань съ поб?жденнаго, какъ дорогую и св?тлую минуту. И это воспоминаніе самое отрадное! Всегда сладко и тепло сказывается оно на сердц? какой-нибудь с?дой, уже морщинистой бабушки!..
Шепелевъ прошелъ н?сколько шаговъ по зал?, увид?лъ Гольца, приблизился къ нему, ни слова не говоря и только оглядываясь на «Ночь», какимъ-то фантастическимъ вид?ніемъ скользящую за нимъ по паркету.
Гольцъ обернулся, сд?лалъ движеніе, выдавшее его удивленіе, и зат?мъ — какъ показалось Шепелеву — съ страннымъ двусмысленнымъ выраженіемъ лица быстро подошелъ къ незнакомк? и сказалъ ей громко по-н?мецки:
— Прошу считать, меня вашимъ давнишнимъ знакомымъ, даже другомъ. Прошу васъ зд?сь быть, какъ дома, какъ хозяйка. Я съ нетерп?ніемъ ожидалъ васъ… Прежде всего я позволю себ? испросить сейчасъ позволенія у государя представить ему «Ночь», а зат?мъ и познакомить съ «Ночью» н?которыхъ гостей.
— Благодарю васъ за честь быть представленною его величеству, вымолвила «Ночь» голосомъ, который показался проходившему мимо нея Шепелеву страннымъ, будто искусственнымъ.
Ему показалось, что костюмированная незнакомка нарочно изм?няетъ свой голосъ. Онъ пріостановился невольно, хотя не им?лъ на это права и разслышалъ еще фразу:
— Помимо государя, баронъ, я могу, въ качеств? маски, говорить съ к?мъ хочу, не будучи знакома? И мн? широкое поле интриговать, такъ какъ я прі?зжая, не могу быть узнана.
— Конечно, разсм?ялся Гольцъ какъ-то странно.
Шепелевъ, нехотя, вернулся на свое м?сто и думалъ: «Какія плечи и руки! Какая, должно быть, красавица! И опять таки ея пріятельница! Должно быть и пріятельницы ея вс? такія же красавицы, какъ она. Эта, пожалуй, даже еще красив?е графини».
Въ ту минуту, когда Гольцъ, покинувъ «Ночь», подошелъ къ государю, Петръ ?едоровичъ стоялъ у канделябра и читалъ бумагу, вытащивъ ее изъ обшлага кафтана. Лицо его было сумрачно.
Гольцъ подождалъ; государь прочелъ бумагу до конца, поднялъ глаза и выговорилъ по-н?мецки:
— А, это вы, баронъ, отлично…. Подойдите сюда. Посмотрите. Вы можете мн? сов?тъ дать, потому что и прочитать это можете. Я получилъ это, выходя изъ кареты, на вашемъ подъ?зд?…. пріятное очень развлеченіе для бала!.. И государь передалъ Гольцу письмо на французскомъ язык?.
Гольцъ быстро проб?жалъ его. Оно было подписано французскимъ именемъ и даже громкимъ: Валуа. Содержаніе письма былъ доносъ. Писавшій его доводилъ до св?д?нія государя, что одинъ изъ важныхъ сановниковъ, г. Григорій Тепловъ, позволилъ себ? въ присутствіи н?сколькихъ свид?телей отозваться о его величеств? въ самыхъ ужасныхъ выраженіяхъ, прибавляя и грозясь, что скоро всему будетъ конецъ: государь будетъ свергнутъ съ престола, а зам?ненъ истиннымъ и законнымъ императоромъ, Іоанномъ Антоновичемъ, томящимся въ заключеніи.
— Ну, что же скажете? вымолвилъ Петръ ?едоровичъ, когда Гольцъ прочелъ.
— Но кто же этотъ Валуа? произнесъ Гольцъ. — Французъ?
— Я только знаю, баронъ, — разсм?ялся государь, хотя лицо его было угрюмо, — что это не случайный потомокъ французской королевской фамиліи, давно угаснувшей. Но, зам?тьте, все-таки, что это имя напоминаетъ ц?лый рядъ заговоровъ, покушеній и убійствъ. Посл?дніе Валуа кончили трагически свое существованіе, хотя сами были тоже устроители самой страшной и позорной въ исторіи р?зни въ ночь св. Вар?оломея. Мн? часто приходитъ на умъ эта ночь и я всякій разъ съ ужасомъ представляю себ?, какъ это происходило на улицахъ многолюднаго города, гд? братъ убивалъ брата и отецъ — сына.
— Да, это была не дипломатическая ночь, усм?хнулся Гольцъ. — Но позвольте мн?, ваше величество, уничтожить дурное воспоминаніе, представить вамъ сейчасъ другую ночь, не Вар?оломеевскую.
Государь не понялъ и пристально взглянулъ ему въ лицо.
— Позвольте мн? представить вамъ «Ночь», иначе говоря, маску, изображающую «Ночь». Но съ однимъ условіемъ, если вы позволите, я только завтра скажу вамъ, кто она. Говорить съ ней вы можете свободно по-н?мецки. Она не русская, прі?зжая, и ея родной языкъ — вашъ и мой…. Прибавлю еще, васъ необходимую нескромность, что «Ночь» зам?чательная, по истин?, красавица и таковою слыла и въ Париж?, и въ В?н?….
— Давно она въ Петербург??
— Объ этомъ позвольте мн? умолчать до завтра. Завтра вы узнаете все: кто она, что она, откуда и зач?мъ. И мы вм?ст? посм?емся весело.
— Отлично! весело выговорилъ государь и фамильярно хлопнулъ Гольца по плечу бумагой, которую держалъ въ рукахъ.
Но это движеніе невольно снова напомнило ему о донос?.
— Но что же съ этимъ д?лать, баронъ?
— Право, не могу вамъ сказать.
— Ахъ…. фуй!.. Русскій отв?тъ…. Стыдитесь, господинъ прусскій посолъ! Ну, ну сов?туйте, скор?е
