Въ сос?дней комнат? слышенъ гулъ и шумъ; туда свозятъ вс?хъ арестованныхъ товарищей.
Григорій ясно слышитъ голосъ Шванвича, который божится и клянется вс?ми святыми, что онъ никогда у господъ Орловыхъ не бывалъ, что онъ ихъ только бивалъ.
— Бывалъ! Бивалъ! восклицаетъ кто-то и хохочетъ весело.
И въ какомъ-то круговорот? Григорій съ полусловъ и намековъ узнаетъ отъ Гудовича, что государыня арестована на время на Смольномъ двор?. Не дал?е какъ завтра, она будетъ отвезена въ Шлиссельбургъ и заключена на в?ки.
Гудовичъ и Нарышкинъ начинаютъ подробный допросъ братьевъ, какъ главныхъ участниковъ. Григорій отв?чаетъ истину, но братъ Алекс?й вдругъ хватаетъ его за руку.
— Гриша, нечего по пусту языкомъ болтать! восклицаетъ онъ. — Что тутъ сказывать, д?ло простое, они сами лучше насъ все знаютъ. Виноваты кругомъ, ну и руби головы! Д?ло такое, и святое и гр?шное, и правое и виноватое! Или панъ, или пропалъ. Та же чехарда! Не с?лъ на-конь, стань конь! Я больше ни слова! Хоть пытай, хоть на дыбу тяни!
И черезъ минуту Григорій уже въ отд?льной каморк?, гд? стоитъ только одна кровать, даже безъ матраца. Окошко р?шетчатое. И въ это окно проливается слабый св?тъ не то отъ фонаря, не то отъ луны. И въ этой каморк? такъ же тихо, какъ въ гробу. Только мышь въ углу грызетъ гнилую доску. Да в?дь и это, поди, въ гробу бываетъ; в?дь есть земляныя мыши, которыя прокладываютъ дорожку къ зарытому покойнику.
«Я вс?хъ погубилъ! Я этого Искаріота, хохлацкаго наперсника раздобылъ. И вс?хъ перебрали. Никто даже не останется ц?лъ, чтобы ему, по крайней м?р?, горло перер?зать. A она? Что она? Проклинаетъ его!»
И подъ наплывомъ горя и отчаянія Григорій забылъ о каморк?. Кто-то взялъ его за руку.
— Что? восклицаетъ онъ, вздрогнувъ.
— Иди!
Онъ послушно встаетъ и идетъ за какимъ-то преображенскимъ солдатомъ. Солдатъ оборачивается, это — Квасовъ.
— Ты какъ въ рядовые угодилъ?! восклицаетъ Григорій. — Ты в?дь, л?шій, у насъ не захот?лъ быть. Такъ за что же тебя-то разжаловали?
Но Квасовъ не отв?чаетъ, и только махнулъ рукой. Не зная самъ, какъ и когда прошелъ онъ длинный корридоръ, спустился по какой-то страшно крутой, будто винтовой л?стниц?. Григорій уже на улиц?. На двор? св?жо, солнце еще не подымалось и онъ чувствуетъ, какъ озябла голова его безъ шапки. Безсознательно идетъ онъ за Квасовымъ, проходитъ крыльцо, какія-то ворота и сразу вступаетъ въ кучку тел?гъ.
И вс? тутъ! Да, вс? до единаго! Ни одного не позабылъ Тепловъ.
Гробовое молчаніе царитъ между ними, никто ни слова. Да и что тутъ говорить! Но одно только видитъ Григорій, чувствуетъ, и болью отдается оно у него на сердц?. Онъ видитъ на вс?хъ лицахъ, читаетъ во вс?хъ взорахъ одно — укоръ!
— Ты Теплова привезъ! Ты насъ погубилъ! говорятъ вс? эти мертво-бл?дныя лица и трепетные взоры. И онъ невольно опускаетъ глаза, закрываетъ лицо руками и не хочетъ даже знать, вид?ть, что происходитъ кругомъ.
Его посадили на какую-то тел?гу; онъ боится открыть глаза, но чуетъ, что и вс? садятся. Онъ двинулся, его везутъ, но онъ чувствуетъ, что не одинъ онъ ?детъ, вс?хъ везутъ, и братьевъ, и друзей! Неужели и мальчугана Владиміра не пожал?ли они? Ч?мъ онъ виноватъ? Т?мъ, что родня! Какъ онъ держалъ его у себя на квартир?? Зач?мъ не отправилъ его къ брату Ивану въ Москву? A братъ Иванъ, и до него доберутся? Онъ ч?мъ виновенъ? Уже три года, какъ не видались они. Да что онъ? Что братья? Букашки, прахъ… Она! Она имъ погублена. Но куда жъ везутъ ихъ? И Григорій, открывъ глаза, вскрикнулъ и схватился за сердце.
Вереница тел?жекъ вы?хала на Адмиралтейскую площадь и зд?сь, гд? такъ часто гулялъ онъ, ?здилъ верхомъ, зд?сь. гд? еще вчера проходилъ, сп?ша свид?ться… Зд?сь уже состряпали на скорую руку высокій помостъ, столбы и плаху…
Какъ часто слыхалъ онъ въ д?тств? разсказы отца и матери, разсказы мамушекъ, разсказы Ага?она о Бироновскихъ казняхъ, и вотъ вдругъ его чередъ! И какъ скоро, просто, незам?тно привела его сюда судьба и толкаетъ на плаху…
— Не срамись, Гриша! слышитъ онъ рядомъ съ другой тел?жки. — Баба ты, или офицеръ? Умирать, такъ умирать! Нешто мы не виноваты?! Повернись д?ло вправо — были бы герои, повернулось вл?во — и преступники!
И отъ словъ брата у Григорія св?тл?й на душ?, онъ бодр?е поднимаетъ голову.
Тел?жки останавливаются у высокаго помоста. Тысячная толпа заливаетъ кругомъ и помостъ, и тел?ги, но мертвое молчаніе царитъ въ этой толп?. Никто ни единымъ словомъ, ни единымъ взглядомъ не хочетъ оскорбить преступниковъ. Н?тъ, на вс?хъ лицахъ Орловъ читаетъ жалость и сочувствіе. Да, православные знаютъ за какое д?ло они погибаютъ.
— Перваго, — Орлова, Григорья! слышится голосъ. — Съ него начинать.
— Ну, что жъ! восклицаетъ онъ. — Спасибо за честь! Коли вс?мъ класть головы, такъ ужь, конечно, мн? первому. Я же и погубилъ вс?хъ своимъ малодушествомъ. Простите братцы. Прощайте. Будь проклятъ Тепловъ! Благослови Господь ее, государыню, ни въ чемъ неповинную! Она и не помышляла о томъ, что мы творить хот?ли. Ну, рубите, что ль скор?й! Куда класть башку-то! Эй, палачъ, укажи, гд? класть. Одолжи разокъ, въ другой разъ самъ буду знать! шутитъ Григорій, а на глазахъ слезы…
Но чьи-то руки уже хватаютъ его за плечи. Палачъ знаетъ свое д?ло. Ишь какъ ухватилъ! Того гляди плечо вывернетъ…
— Да вставай же. Ну! кричитъ палачъ и пуще ухватилъ и тянетъ.
— Вставай! Государь простилъ! говоритъ палачъ.
Н?тъ, это не палачъ, это онъ самъ себ? говоритъ. Площадь дрогнула, заколебалась вся и пошла какимъ-то страннымъ круговоротомъ. Люди, тел?жки, дома, небо, все заверт?лось! И сразу стало св?тло! Прямо предъ глазами круглая, ясная луна, будто кружекъ серебристаго льда. A надъ нимъ нагнувшійся братъ Алеханъ.
— Ну, заспался, братъ. Насилу растолкалъ! Да еще бормочешь: государь простилъ! Аль Котцау во сн? опять билъ?
Григорій Орловъ протеръ глаза, глубоко вздохнулъ и огляд?лся дико кругомъ.
— Что это? Гд?? Что? Палачъ! Умирать… Ну…
— Что ты! Типунъ теб? на языкъ! Экія слова на всю улицу орешь… воскликнулъ Алекс?й. — Вставай! Вс? ужь пошли… Вонъ ужь гд?….
— Господи! Сонъ! Привид?лось! И Григорій вскочилъ на ноги. — Привид?лось! Алеханъ! Алеханъ!!.
И онъ такъ бросился на шею къ брату, что лодка покачнулась.
— Что ты! Ошал?лъ что ли? Чего ц?луешься?
— Господи помилуй и сохрани! Господи помилуй! началъ креститься Григорій и зат?мъ, радостно ахнувъ, выскочилъ на берегъ и запрыгалъ, какъ мальчуганъ.
Алекс?й, недоум?вая, выл?зъ изъ лодки за братомъ и выговорилъ:
— Аль сонъ какой поганый?..
— Ахъ, что я вид?лъ! Алеханушка, что я вид?лъ! Что я вид?лъ!..
— Чорта что ли? нетерп?ливо вскрикнулъ Алекс?й.
— Ой хуже… Охъ, Господи помилуй! Да в?дь какъ живо-то! Какъ живо! Господи!..
И Григорій началъ снова креститься, но вдругъ остановился… И взб?сился.
— Тьфу!.. Даже зло беретъ! отчаянно воскликнулъ онъ.
КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.
