о томъ царица Анна Іоанновна, а вы, ваше величество, въ пять м?сяцевъ поставили гвардію на одну линію съ фридриховскими солдатами.
Отчасти Минихъ льстилъ, отчасти былъ правъ.
Ежедневные смотры, разводы, парады и разнаго рода экзерциціи подтянули и стараго, и молодого. Полки смотр?ли бодр?е, и если не весел?й, то стройн?й. Полкъ пересталъ казаться случайнымъ сбродомъ или шайкой одинаково од?тыхъ парней.
На этотъ разъ государь, зам?тя большіе усп?хи офицеровъ, долго и милостиво разговаривалъ со всякимъ изъ нихъ. Наконецъ, глянувъ черезъ Баскакова и Квасова, онъ увид?лъ Шепелева, узнавъ въ немъ сержанта, поздравленнаго офицеромъ на бал? Гольца, и позвалъ его.
Шепелевъ сд?лалъ два шага впередъ и очутился впереди.
— В?дь это ты былъ дежурнымъ у Гольца? спросилъ государь.
— Точно такъ, ваше величество!
— Помню, помню. Какъ твоя фамилія?
— Шепелевъ, ваше величество.
— Шепелевъ. Родня гофмаршала и толсторожей Мавры Егоровны, тетушкиной пріятельницы?
— Точно такъ, ваше величество.
— Шепелевъ, повторилъ государь. — Скажи на милость. A я в?дь думалъ, ты н?мецъ. Я, по правд? сказать, оттого на бал? тогда… но государь запнулся и не договорилъ. Ну, русскій, такъ русскій, твое счастье.
Государь повернулся зач?мъ-то къ принцу Жоржу.
Шепелевъ хот?лъ снова стать на свое м?сто, но вдругъ Петръ ?едоровичъ снова обернулся къ нему и выговорилъ быстро, какъ если бы слова невольно сорвались у него съ языка:
— За что она тебя вдругъ не взлюбила? воскликнулъ онъ.
Шепелевъ, не понимая, молчалъ.
— Тогда в?дь графиня за тебя просила на бал?, а теперь все проситъ — тебя выслать изъ Петербурга.
Юноша, стоя на шагъ отъ государя, такъ побл?дн?лъ при этихъ словахъ, что Петръ ?едоровичъ даже изумился.
— Да ты не бойся, разсм?ялся онъ. — Она уже дней десять проходу мн? съ этимъ не даетъ. Но я разъ сказалъ, что не хочу — и баста, этого не будетъ. Нельзя вс? бабьи капризы исполнять. Нын? станетъ просить произвести въ фельдмаршалы кого-нибудь, а завтра станетъ просить въ каторгу сослать или пов?сить. Это невозможно! Есть русская пословица, что у бабы… Ну, не помню!! Мудреная пословица!
— У бабы, ваше величество, выговорилъ Квасовъ, — сто дв? увертки въ день…
— Н?тъ, не та, другая! разсм?ялся государь.
— Бабье вранье на свинь? не объ?дешь, снова сказалъ Квасовъ.
— В?рно! A ты много знаешь пословицъ!
И государь повернулся снова къ принцу.
Принцъ ухмылялся и, показавъ пальцемъ на все еще бл?днаго Шепелева, вымолвилъ:
— Es ist unser herr nicht-micht!..
Шепелевъ, пораженный слышаннымъ отъ государя, стоялъ, какъ истуканъ, и не слыхалъ словъ принца. За то Квасовъ слышалъ и подумалъ:
«Охъ, заладила Маланья, про свои оладьи!»
По отъ?зд? государя, Квасовъ бросился къ племяннику.
— Что-же это, порося, за притча? В?дь не зря-же болтаетъ онъ? Вотъ он?, бабы-то, родимый! Ей теперь, стало бытъ, нужда отвязаться отъ тебя, такъ ты упаси самъ себя, брось ее, не перечь, не м?шай. Коли проситъ о высылк?, стало-быть, ты у нея б?льмомъ на глазу, ну и брось, пущай ее. A то и впрямь добьется высылки. Государь мягкосердъ, да и вдобавокъ: баба — пила, хоть кого перепилитъ. Ты знаешь-ли, самой малюсинькой пилочкой можно стол?тній дубъ свалить на земь.
Долго говорилъ Акимъ Акимовичъ, но Шепелевъ, грустно задумавшись, не слушалъ дядю.
XIX
Въ тотъ же день Шепелевъ р?шился на объясненіе съ самой Маргаритой. Не заставъ ее дома, онъ вернулся въ сумерки, вид?лъ самъ, какъ она подъ?хала, вышла изъ экипажа, но швейцаръ снова ему отказалъ. Наконецъ, вечеромъ, въ ту минуту, когда онъ подъ?зжалъ къ дому графини, она случайно опять садилась въ маленькую карету и видимо сп?шила.
Шепелевъ еще ни разу не видалъ у нея ни этой кареты, ни этой красивой вороной лошади, ни этого кучера, од?таго н?мецкимъ почтальономъ, въ куртк?, красномъ жилет? и ботфортахъ. И будто что-то подсказало Шепелеву не появляться, а тайно ?хать за ней. Эта чужая карета возбудила его подозр?нія.
Онъ остановилъ извощика, далъ Маргарит? с?сть и у?хать и въ недалекомъ разстояніи двинулся за ней. Темная ночь легко могла укрыть его.
По направленію, взятому каретой, Шепелевъ не могъ понять, куда ?детъ Маргарита. Онъ зналъ теперь вс?хъ ея знакомыхъ, ихъ дома, и зналъ, что въ этой части города у графини знакомыхъ н?тъ. Про?хавъ большую дворцовую площадь, зат?мъ, миновавъ небольшой дворецъ, гд? жилъ принцъ Жоржъ, карета вы?хала на набережную къ тому м?сту, гд? когда-то они вм?ст? любовались фейерверкомъ. Про?хавъ берегомъ мимо н?сколькихъ домовъ, карета остановилась. Шепелевъ нагналъ ее. Маргарита не выходила.
Наконецъ, въ окнахъ мелькнулъ св?тъ, дверь крыльца отворилась, и къ карет? вышелъ офицеръ.
Въ ту же минуту Шепелевъ соскочилъ съ дрожекъ и былъ тоже около Маргариты. И она, и офицеръ невольно вскрикнулъ отъ неожиданности.
— А, такъ вотъ что! Вотъ гд? ты теперь бываешь! воскликнулъ Шепелевъ.
— Безумный мальчишка! выговорилъ Фленсбургъ. — Тише? Знаешь-ли ты, что д?лаешь? Знаешь-ли ты, кто…
Но Маргарита схватила Фленсбурга за руку, и онъ запнулся.
— Мн? д?ла н?тъ! Я не позволю! почти теряя разсудокъ, воскликнулъ Шепелевъ.
Неизв?стно, что произошло бы зд?сь, но Маргарита схватила юношу за об? руки и стала изъ вс?хъ силъ толкать его въ свою карету.
— Садись! Я съ тобой. Садись скор?й! Я тоже, понимаешь? Я съ тобой, заговорила она тихо, будто совершенно потерявшись.
И въ голос? ея звучала и боязнь, и полная покорность, готовность на все, что бы въ эту минуту ни приказалъ онъ.
Не помня себя, почти не зная, что онъ д?лаетъ, Шепелевъ вскочилъ въ эту маленькую карету. Маргарита прыгнула за нимъ и вел?ла кучеру скор?й отъ?зжать отъ дома.
Карета быстро повернула и помчалась вдоль набережной.
Фленсбургъ остался среди тьмы передъ крыльцомъ, въ положеніи истукана или статуи, изображавшей полное изумленіе.
Дорогой Шепелевъ осыпалъ Маргариту упреками, то угрожалъ ей, то молилъ, то клялся, что убьетъ ее, то, покрывая ея руки поц?луями и слезами, просилъ не губить его, просилъ даже у?хать, б?жать изъ Петербурга къ нему въ вотчину къ его матери, чтобы обв?нчаться съ нимъ.
Маргарита сид?ла недвижимо, тоже какъ статуя. Руки ея были холодны, какъ ледъ, и только изр?дка она нервно, судорожно сжимала ихъ, такъ что ея маленькіе пальчики хруст?ли отъ судорожныхъ движеній. Еслибъ было не совершенно темно, то Шепелевъ могъ бы увид?ть ея бл?дное лицо, сверкающій взглядъ и даже отчасти поб?л?вшія губы, по временамъ вздрагивающія и бормотавшія что-то на ея родномъ язык?. И въ эту минуту она походила вполн? на олицетвореніе злобы и зла.
Когда Шепелевъ сталъ усиленно требовать отъ нея хотя одного слова объясненія, она порывисто
