Шепелевъ смолкъ на минуту, потомъ вдругъ поднялъ голову, взглянулъ на Василька и выговорилъ внезапно:
— Скажите, любили-ли вы когда-нибудь?
— Что? едва слышно прошептала Василекъ и вся вспыхнула. И въ ту же минуту она подумала какъ всегда, что покрасн?вшее лицо ея особенно некрасиво. И отъ этой мысли она покрасн?ла еще бол?е.
— Скажите правду! Вотъ я вамъ всю душу свою выкладывалъ, все разсказалъ, чего и не сл?довало. Про такую женщину, какъ графиня, и съ такой, какъ вы, и говорить бы не надо. Но я сознаюсь… я съ вами душу отводилъ, мн? легче бывало, какъ я ворочался отъ васъ къ себ?. A вы, какъ мн? кажется, со мною не откровенны. Я правду говорю. Я васъ люблю. Мн? бы теперь безъ васъ трудно было остаться въ Петербург?. A вы постоянно со мною какъ-то странно и непонятно мн? поступаете. Да, есть что-то! Вотъ видите, вы все красн?ете, стало-быть, я правду говорю.
Д?йствительно, Василекъ сид?ла пунцовая. Вдобавокъ, она, ни передъ к?мъ никогда не опускавшая своихъ глазъ, теперь не знала куда смотр?ть, не знала что д?лать, не знала что сказать.
— Ну, да не объ этомъ р?чь, заговорилъ Шепелевъ, — это ваше д?ло. Коли я вамъ немножко не по сердцу, и вы изъ жалости только позволяли мн? всякій день испов?дываться и плакаться, такъ и за то спасибо! A вотъ, что я хочу спросить, совс?мъ другое: любили-ли вы когда-нибудь?
Василекъ тихо подняла руки къ лицу, медленно откачнулась на спинку своего кресла и едва слышно выговорила:
— Ахъ, полноте, Дмитрій Дмитріевичъ!..
— Отчего же? Я у васъ не спрашиваю кого. Да это мн? и не нужно знать. Я спрашиваю только, знали-ли вы это дьявольское чувство, которое меня теперь совс?мъ измучило. Я знаю, что моя любовь къ графин? можетъ пройти. Она можетъ завтра сд?лать что-нибудь, за что я ее возненавижу. Прежде я думалъ, что я способенъ убить ее, но теперь вижу, что если она такая… Такихъ убивать не стоитъ, такихъ можно только презирать. Такъ вотъ, скажите! Понимаете-ли вы то чувство, которое во мн?? Бывало-ли съ вами что-нибудь такое? Любили-ли вы? скажите, княжна! Я не отстану! грустно улыбнулся Шепелевъ.
Василекъ сид?ла по прежнему, закрывъ лицо руками. Ей казалось, что она стоитъ на краю обрыва, на краю пропасти, въ которую ей хочется броситься. Она чувствовала, что сейчасъ бросится и погибнетъ. Она сейчасъ непрем?нно скажетъ ему одно слово, которое все превратитъ въ прахъ. Онъ испугается, онъ перестанетъ бывать. То чувство, которое явится въ немъ къ ней, будетъ, вдобавокъ, оскорбительно, горько для нея! Ихъ братскія отношенія будутъ уничтожены сразу. А, между т?мъ, Василекъ чувствовала, что вотъ сейчасъ онъ повторитъ свой вопросъ, а она отв?титъ, бросится въ эту пропасть!
Шепелевъ протянулъ руки, взялъ ее за руки и отнялъ ихъ отъ лица. Онъ почувствовалъ, что эти руки дрожатъ, но не понялъ. Онъ увидалъ ея совершенно изм?нившееся лицо съ страдающимъ выраженіемъ, онъ увидалъ что-то новое, странное, тревожное въ ея великол?пныхъ, в?чно спокойныхъ глазахъ, но тоже не понялъ.
— Понимаю, выговорилъ онъ, — это для васъ тяжелое воспоминаніе. Простите меня! Такъ, стало быть, вы знаете, или хоть знали, какъ я мучаюсь теперь. Вы все-таки любили, или можетъ быть до сихъ поръ любите?
Посл? первой мгновенной тревоги, Василекъ остановила на его лиц? тотъ ясный и глубоко западающій въ душу взоръ, который такъ ненавид?лъ князь Гл?бъ, который такъ часто тяготилъ многихъ. Но только въ этомъ взор? теперь, была глубокая, безконечная скорбь. Она долго гляд?ла на юношу и вымолвила наконецъ:
— Да, любила и люблю теперь. И кого? — вы знаете!
Шепелевъ широко раскрылъ глаза. Онъ не понималъ.
— Н?тъ, не знаю. Ей-Богу! В?дь не дядюшку-же моего… усм?хнулся онъ.
Но, въ эту минуту, сид?вшая передъ нимъ княжна вдругъ зарыдала и, закрывъ лицо, быстро вышла изъ горницы.
Шепелевъ, наконецъ, понялъ… и доброе чувство шевельнулось въ немъ!
XVI
Между т?мъ, въ палатахъ фельдмаршала Разумовскаго все приняло праздничный видъ и все было готово къ пиру, на который государь самъ назвался.
Безчисленное количество дворни, козачковъ, гайдуковъ, скомороховъ въ разноцв?тныхъ фантастическихъ костюмахъ, ожидали съ?зда гостей и самого императора.
Въ большой зал?, выходившей окнами въ садъ, былъ накрытъ об?денный столъ, сверкавшій при лучахъ заходящаго солнца б?лизной скатертей и серебромъ. Столъ былъ убранъ цв?тами и большими канделябрами изъ литаго серебра, изображавшими различные роды охоты. Каждый канделябръ им?лъ бол?е пуда в?са и каждый изображалъ какое-нибудь разв?твленное дерево, подъ которымъ группировались кругомъ ствола фигуры охотниковъ въ иноземныхъ платьяхъ и какіе-нибудь зв?ри; на одномъ кабанъ, на другомъ медв?дь, на третьемъ лиса или волкъ и т. д. Канделябры эти были подарены покойной государыней и выписаны изъ Парижа. Домъ Алекс?я Григорьевича Разумовскаго былъ, что называется, полная чаша. Состоянія фельдмаршала никто не зналъ и самъ онъ почти счетъ потерялъ своимъ доходамъ. Это было самое огромное состояніе въ Россіи, и въ ту минуту, когда въ государственномъ казначейств? было только милліонъ дв?сти тысячъ рублей наличными деньгами, графъ Алекс?й Григорьевичъ им?лъ н?сколько милліоновъ.
Посл? кончины императрицы весь домъ его былъ отд?ланъ чернымъ сукномъ съ плерезами, и онъ думалъ оставить этотъ трауръ на два, на три года, а теперь, по капризу государя, приходилось придать дому праздничный видъ ровно черезъ пятъ м?сяцевъ посл? кончины государыни.
Но, если палаты приняли праздничный видъ, освободившись отъ чернаго сукна, крепа и газа, то самъ хозяинъ далеко не им?лъ веселаго и праздничнаго вида.
Въ ту минуту, когда государь, Жоржъ, Гольцъ и другіе гости собирались на пиръ, графъ Алекс?й Григорьевичъ сид?лъ у себя въ кабинет? въ полномъ мундир? и во вс?хъ орденахъ, но лицо его было особенно мрачно и тревожно. Причина этому была не маловажная.
За два дня передъ т?мъ, другъ и наперсникъ брата гетмана, Тепловъ, былъ у него, уговаривая открыто стать на сторону императрицы, въ случа?, если произойдетъ въ Петербург? какое-нибудь д?йство въ ея пользу. Разумовскій отказался на отр?зъ, онъ об?щалъ только остаться безпристрастнымъ зрителемъ, а въ случа? всеобщаго поворота въ пользу Екатерины, присягнуть однимъ изъ первыхъ.
Тепловъ остался недоволенъ своимъ неусп?шнымъ предпріятіемъ, но, у?зжая, объявилъ графу н?что на столько важное, что смутилъ Разумовскаго на ц?лыхъ два дня. Какъ другъ дома давнишній и в?рный, Тепловъ передалъ Разумовскому великую тайну, что государь, въ виду печальнаго состоянія финансовъ и нужды въ деньгахъ для содержанія корпуса Чернышева, перешедшаго на сторону Фридриха, им?етъ виды на громадное состояніе Разумовскаго. Однимъ словомъ, Тепловъ объяснилъ графу, что государь собирается, придравшись къ чему-либо, сослать Разумовскаго въ Малороссію и конфисковать почти все его состояніе.
Графъ сначала, хотя и встревожился, но не пов?рилъ хитрому Теплову. Онъ подумалъ, что это выдумка для того, чтобы склонить его въ пользу заговора и пожертвовать крупную сумму денегъ для заговорщиковъ. Тогда Тепловъ досталъ изъ кармана бумагу.
Она была писана рукой, хорошо изв?стной графу, тайнаго секретаря Волкова. На большомъ лист? въ заглавіи было написано: «промеморія». Въ этой докладной записк? Волковъ объяснялъ государю, какія есть средства поднять русскіе финансы. Одно изъ главныхъ средствъ было предложеніе сд?лать то, что ц?лое стол?тіе д?лалось постоянно, прим?ровъ было безъ числа, начиная съ знаменитаго князя Меншикова и кончая Минихомъ, Бестужевымъ и Лестокомъ. Временщикъ, отправляемый въ ссылку и теряющій громадное состояніе, конфискуемое въ пользу правительства, а иногда въ пользу фаворита, было д?ломъ на столько зауряднымъ, что Волковъ ничего новаго, въ данномъ случа?, не придумалъ, а только повторялъ зады. Въ конц? записки стояло одно слово. Графъ узналъ руку государя и разобралъ слова: апробую.
