молодостью л?тъ былъ рядовымъ.
— Ахъ, Василечекъ, вдругъ воскликнула Настя. — Да разв? въ этомъ д?ло! Воръ онъ, воръ! Пойми ты это!
И Настя вдругъ зарыдала.
— Ужь лучше пускай въ Сибирь идетъ, тогда хоть будетъ наказанъ и, стало быть, несчастный.
«Такъ вотъ что ей горько! подумала Василекъ. Вотъ ея тайна!» и, снова принимаясь ут?шать сестру, она вымолвила наконецъ:
— Ну, положимъ такъ. Жаль теб? его, и мн? тоже жаль, но в?дь все жъ таки, Настенька, онъ намъ не родной братъ. Такъ вотъ, какъ ты убиваешься, ты могла бы только убиваться по жених? или по муж?.
Настя вдругъ перем?нилась въ лиц? и воскликнула:
— Молчи! Молчи!
Василекъ не поняла тайнаго значенія этого порыва.
— Конечно, только по любимомъ челов?к?, жених?-ли или муж? можно такъ убиваться.
Настя вдругъ зарыдала, бросалась на шею сестр? и выговорила шепотомъ, отъ котораго у Василька сердце замерло:
— Молчи! Сама не знаешь, что говоришь! Не будемъ больше никогда говорить объ этомъ.
Такъ какъ Пелагея Михайловна и об? княжны узнали, конечно, отъ Квасова, это былъ главнымъ ихъ защитникомъ, то Василекъ была теперь несказанно счастлива, что он? вс?мъ обязаны Шепелеву.
Пелагея Михайловна тотчасъ по возвращеніи домой вытребовала чрезъ лейбъ-компанца юношу, обняла, разц?ловала и просила его забыть все старое, забыть, что онъ былъ нареченнымъ. и бывать запросто какъ пріятель. И теперь Квасовъ и Шепелевъ по очереди приносили въ домъ Тюфякиныхъ в?сти о княз?.
Однажды, чрезъ нед?ли дв? посл? освобожденія княженъ, Квасовъ принесъ изв?стіе и передалъ Васильку, что Гл?бъ разжалованъ, лишенъ чиновъ, дворянства и ссылается въ Сибирь, въ рудники. Пелаге? Михайловн? тотчасъ же было это передано. Лицо ея осв?тилось злобной радостью.
— Угодилъ, киргизъ! Туда ему и дорога, поганому! воскликнула она раздражительно и злобно. — Его бы на родину его возвратить — въ степи киргизскія. Ну, да въ рудникахъ еще почище будетъ.
Василекъ, конечно, уговорилась съ Квасовымъ скрыть на время ужасную в?сть отъ сестры. Но Настя будто чуяла, догадывалась или, быть можетъ, неосторожное слово кого либо изъ людей заставило ее подозр?вать истину. На вс? ея вопросы, ц?лый день Василекъ и Квасовъ не отв?чали правды, на Настя догадалась, какъ добиться истины.
Рано утромъ она написала Шепелеву, прося изв?стить о судьб? князя, и подписалась: «княжна Василиса». Тайкомъ посланный ею мальчишка черезъ два часа былъ уже обратно и вручилъ ей отв?тъ.
Настя проб?жала его глазами и тутъ же среди передней замертво упала на полъ. Очнувшись въ постели, куда перенесли ее, и открывъ глаза, Настя не сразу пришла въ себя, даже не сразу узнала Василька.
Наконецъ, она выговорила глухимъ, полубезумнымъ шепотомъ:
— Рудники! Далеко! Да и работать не ум?ю! Зач?мъ меня не учили хоть лопату держать?..
И Настя осталась въ постели на н?сколько дней. Скрытно отъ вс?хъ, ц?лые дни плакала она…
Гарина, наоборотъ, обрадованная изв?стіемъ о Гл?б?, будто отомщенная, казалась на видъ спокойн?е, будто выздоров?ла. Она подозр?вала, конечно, канцелярію и Гудовича за ихъ глупое арестованіе, но, главнымъ образомъ, она обвиняла, оговорившаго будто бы ихъ, негодяя киргиза. Василекъ оправдывала брата, но опекунша не в?рила…
Такъ прошла еще нед?ля.
Однажды утромъ явился въ домъ Тюфякиныхъ, никогда до т?хъ поръ не бывавшій у нихъ, Алекс?й Орловъ. Узнавъ, что Гарина въ постели, он? вел?лъ доложить о себ? старшей княжн? Васильку Орловъ объявилъ, что у него есть перв?йшей важности д?ло до ея тетки, и просилъ непрем?нно, чтобы Гарина приняла его.
Пелагея Михайловна взволновалась, почуяла новую б?ду и, кое-какъ поскор?е од?вшись, с?ла около постели въ кресло и приняла преображенца, о которомъ только слыхала, какъ о буян?. Съ первыхъ же словъ этотъ буянъ, Богъ в?сть почему, необыкновенно понравился Пелаге? Михайловн?. Она гляд?ла на него, дивилась и думала:
«Скажи на милость, какъ часто про челов?ка, зря, дурно сказываютъ. Просто витязь, молодецъ, красавецъ! Да какой в?жливый, почтительный!»
Къ несказанному удивленію Василька, Орловъ просид?лъ глазъ на глазъ съ теткой три часа. Заперевъ дверь по ея же приказанію, Василекъ невольно р?шилась раза два подойти къ дверямъ и прислушаться, чтобы знать, чего надо ожидать, б?ды или радости.
Бес?да тетки съ преображенцемъ была тихая, мирная. Василекъ разслышала только голосъ Орлова. Онъ говорилъ краснор?чиво, горячо и мягкимъ уб?дительнымъ голосомъ. Тетка все молчала и только слушала.
«Что онъ ей разсказываетъ?» недоум?вала
Наконецъ, Пелагея Михайловна позвала Василька и приказала ей достать изъ сундука, стоявшаго близъ образницы, тысячу червонцевъ. Василекъ достала деньги и, удивляясь, положила на столъ.
— Ну, бери, голубчикъ, только меня и моихъ племянницъ не загубите! A если съум?ете все сохранить подъ спудомъ, то прі?зжай, еще дамъ.
Орловъ взялъ деньги, об?щался бывать, какъ знакомый, поц?ловалъ ручку Пелагеи Михайловны и у?халъ.
Василекъ ничего не понимала. Гарина, видя изумленное лицо любимицы, усм?хнулась насм?шливо и выговорила:
— Диву далась! Ну, и дивись! A знать теб? этого не приходится. A прі?детъ онъ, еще дамъ. Десять разъ прі?детъ, десять разъ дамъ! Онъ не обманщикъ, не киргизъ! Душа парень! Я его три раза тутъ ц?ловать принималась, а меня краснобайствомъ не проймешь. A денежки эти, Василекъ, на такое д?ло!.. Ну, просто скажу, на святое д?ло!! Да и имъ-то… На, вотъ, подавись! И Пелагея Михайловна злобно стала стучать по столу костлявыми пальцами.
— Подавись! Подавись! Коли только за этимъ д?ло стало, за деньгами… половину всего своего иждивенія Орловымъ отдамъ, чтобы только отплатить разбойникамъ этотъ стыдъ, да срамъ! Чтобы столбовыхъ дворянокъ тащить съ солдатами, зря, въ холодную, на допросъ и пытку!.. И Гарина прибавила будто себ? самой, или мысленно обращаясь къ Алекс?ю Орлову:
— Прі?зжай, голубчикъ, прі?зжай! Хоть до пятидесяти тысячъ дойду! A только сверни ты имъ шею…
Въ тотъ же вечеръ громовый ударъ, но уже посл?дній, разразился надъ домомъ Тюфякиныхъ.
Василекъ, вставшая очень рано, прохлопотавшая ц?лый день, почувствовала себя вдругъ дурно. Здоровье ея, хотя кр?пкое, тоже не выдержало, наконецъ, вс?хъ заботъ и хлопотъ. За вс? эти дни у нея бывала только одна радость, когда Шепелевъ появлялся къ нимъ пров?дать о здоровь? Гариной. Но онъ каждый разъ сп?шилъ, и она едва усп?вала перекинуться съ нимъ н?сколькими словами.
Василекъ въ сумерки, чувствуя себя слабой, р?шилась уйдти къ себ? и прилечь на минуту. А, между т?мъ, покуда Василекъ глубокимъ сномъ заснула у себя, Настя, за два дня вставшая на ноги, оправившаяся немного, но давно р?шившаяся на объясненіе съ теткой, вдругъ поднялась съ м?ста, прошла корридоръ и, постоявъ н?сколько мгновеній у двери тетки, быстро, порывомъ вошла…
Пелагея Михайловна сид?ла на постели и раскладывала у себя на кол?няхъ, на откинутомъ од?ял?, свой любимый пасьянсъ. При звук? шаговъ она подняла глаза и увид?ла передъ собой племянницу, которую не видала давно.
— А! выговорила Гарина язвительно, — собралась пров?дать! Хворую изображаешь! Почему? Отца родного, что-ли, въ Сибирь угоняютъ? Киргиза на его родину посылаютъ, а теб? горе. Блажишь все… Одного жениха вотъ упустила ужь… Смотри, въ д?вкахъ останешься.
— Тетушка! выговорила Настя глухимъ голосомъ, остановившись за задкомъ кровати Гариной. — Я вамъ… Выслушайте. Вы мн? не мать. Вы меня не любите. И я васъ не люблю! Сестру теперь полюбила… Ее мн? жаль… A васъ не жаль… Я ухожу за… нимъ… въ Сибирь за нимъ.
Гарина уронила карты на кол?ни, спутала пасьянсъ и, вытаращивъ глаза на Настю, молчала отъ
