среди улицы, отъ жестокихъ ударовъ прикладами. Только чрезъ часъ очнулся онъ въ какой-то цирюльн?, куда подобрали его изъ жалости прохожіе.
Между т?мъ, за угломъ Литейной, на Симеоновской, куда завернули солдаты, другой офицеръ верхомъ наскакалъ на нихъ и вломился въ ряды, тоже обнажая шпагу. Это былъ Воейковъ.
— Стой! Вольница! Кто см?лъ безъ моего приказу сбой ударить?.. заворачивай назадъ!
И Воейковъ ударилъ ближайшаго солдата плашмя по голов?, но чрезъ мгновенье раздалась команда Пассека:
— Ребята! Валяй его, бунтовщика…
Солдаты бросились, одинъ ударъ вышибъ у офицера его шпагу, другіе два ранили лошадь. Она взвилась на дыбы и, отскочивъ, запрыгала хромая, но разъяренные солдаты б?гомъ пустились по Симеоновской, пресл?дуя обезоруженнаго, и скоро прижали его къ берегу Фонтанки. Воейковъ, не видя спасенія отъ штыковъ, въ?халъ въ р?чку по грудь лошади.
— Не мочиться же изъ-за него! крикнулъ кто-то. — Брось! Не время!.. Опосля вс?хъ переколемъ, кто противничаетъ матушк?…
И солдаты бросились на мостъ и уже на рысяхъ пустились къ зимнему дворцу, гд? гуд?ла на лугу несм?тная толпа, окружая измайловцевъ, семеновцевъ и отд?льные отряды, приб?жавшіе отъ разныхъ полковъ.
Часа черезъ два городъ уже волновался весь, по вс?мъ улицамъ. Кой-гд? уже были драки, кое-гд? уже были разбиты кабаки, а въ н?которыхъ ненавистныхъ домахъ было уже все разграблено.
И вскор?, поневол? была назначена стража охранять н?которые дома и въ томъ числ? палаты прусскаго посланника. Но Гольца уже не было въ дом?. Онъ при первыхъ признакахъ уличной сумятицы укрылся въ опуст?ломъ дом? Маргариты, а чрезъ часъ, по сов?ту н?мца лакея, не считавшаго и этотъ домъ безопаснымъ, вм?ст? съ нимъ перешелъ въ квартиру Шепелева, какъ офицера и знакомаго.
Княжна Василекъ, перепуганная сама на смерть, скрыла посланника въ спальн? жениха.
Она была въ страшномъ волненіи, и душа ея уже избол?лась въ мысляхъ о томъ, кто былъ ей дороже всего въ мір?. Да и было отчего! Юноша, еще слабый, при первыхъ кликахъ на улиц?, понялъ, что творится зд?сь, и, нанявъ тройку, ускакалъ въ Ораніенбаумъ, стать на сторону законнаго государя и своего благод?теля… A если нужно, то и умереть, защищая его!..
На Большой Морской, около полудня, толпа з?вакъ была гуще, плотн?й и особенно весела. См?хъ, шутки, прибаутки гуд?ли кругомъ… Одни расходились, другіе прибывали, и зд?сь безъ конца передавалась милая в?сточка, и на вс?хъ лицахъ была написана радость.
Зд?сь съ часъ назадъ конногвардейцы зам?тили въ карет? про?зжавшаго Жоржа, тотчасъ вытащили его вонъ, и ненавистный принцъ тутъ же среди улицы былъ нещадно избитъ…. Быть можетъ, несчастный былъ бы и умерщвленъ, если бы генералъ-полицеймейстеръ Корфъ слезно не выпросилъ его у толпы именемъ государыни и не увезъ къ себ?, об?щаясь и клянясь посадить его на хл?бъ и на воду…
— Онъ насъ съ мужьями вс?хъ развести хот?лъ! вопили дв? бабы съ преображенскаго ротнаго двора.
— Поучили таки Жоржушку!.. радовались вс? обыватели.
Это было самое радостное событіе д?йства петербургскаго за весь этотъ памятный, дикій, пьяный, но не кровопролитный день… если не считать въ кровь разбитый Жоржинъ носъ.
За то конно-гвардейцы, выпустившіе поневол? изъ рукъ свою жертву, тотчасъ бросились во дворецъ принца, и чрезъ два часа въ немъ было все раззорено или разграблено, а перепуганная челядь спаслась въ разсыпную по сос?днимъ улицамъ. Только одной маленькой комнаты не могли тронуть солдаты. Въ ней ничего не было дорогого! Но въ ней сид?ли принцессы почти безъ чувствъ отъ страха, а у дверей ихъ стоялъ добровольнымъ стражемъ отъ расходившихся янычаръ офицеръ Голицынъ. Не явись онъ случайно сюда, то, в?роятно, и об? принцессы пострадали бы такъ же, какъ Жоржъ, если не хуже….
Во вс?хъ домахъ столицы было то же движеніе, что и на улиц?.
Господа и челядь вы?зжали, выб?гали, ворочались и суетились. Только въ двухъ домахъ на весь городъ было спокойно. Въ дом? Воронцова, отца глупой, толстой, ненавистной питерцамъ «Романовны», было тихо. Радоваться домохозяевамъ было нечему, суетиться отъ сборовъ во дворецъ или въ гости, побес?довать на радостяхъ, не приходилось, а народу или солдатамъ шум?ть въ горницахъ и грабить было тоже нельзя. Съ утра многочисленный караулъ занималъ дворъ, подъ?здъ и вс? двери, по приказанію государыни, во время вспомнившей и опасавшейся зд?сь народной мести и расправы. Былъ другой домъ, гд? было не только тихо, но мертво, хотя караула тутъ ставить было не зач?мъ. Ворота на дворъ были затворены, двери главнаго подъ?зда заперты, ставни нижняго этажа закрыты. Хозяинъ дома хворалъ!.. И хворалъ онъ уже седьмой разъ за свою жизнь. Онъ хворалъ при вс?хъ, какъ законныхъ перем?нахъ правительства, такъ равно и при вс?хъ переворотахъ за все XVIII стол?тіе. Теперь, какъ и всегда, при всякой повторяющейся бол?зни, онъ хворалъ еще тяжел?й, т. е. боялся и трусилъ бол?е, ч?мъ когда-либо… Да и было отчего! Ни одно еще д?йство народное не заставало его такъ врасплохъ, такъ внезапно и непостижимо!..
Разум?ется, это былъ Іоаннъ Іоанновичъ Скабронскій. Старикъ сид?лъ въ своемъ кабинет?, прислушивался къ шуму на улиц?, вздыхалъ, качачалъ головой и думалъ про себя, или же шепталъ тихонько:
— Господи! Да когда же этому конецъ будетъ? Что жъ у насъ в?къ в?ковъ такъ и будутъ камедь, да скоморошество разыгрываться, чудеса въ р?шет? представляться!
И умный старикъ, конечно, вид?лъ ясно и глубоко в?рилъ, какъ и многіе, что теперешній переворотъ самый беззаконный и отчаянный изъ вс?хъ, а новое правительство самое ненадежное и самое недолгов?чное. Онъ помнилъ хорошо, какъ если бы то случилось вчера, переворотъ въ пользу россійской цесаревны. Но тогда свергался младенецъ императоръ и ненавистное иноземное регентство. A зд?сь свергается внукъ Петровъ и законный монархъ, а провозглашается, — и не правительницей, а самодержицей, чужая женщина, иноземка, н?мецкая принцесса. A покуда подростетъ насл?дникъ, Павелъ Петровичъ, который теперь младенецъ, что еще придется увид?ть, что еще будетъ! Д?йство за д?йствомъ!..
И Іоаннъ Іоанновичъ въ отчаяніи прибавилъ:
— Умирать пора! Хоть и не хочется, а пора! A то хуже въ Сибири умрешь!
Лотхенъ была въ дом? и, не смотря на сумятицу въ город? не смотря на т? удивительныя в?сти, которыя приносились тайкомъ отлучившимися дворовыми, н?мка была все-таки весела. Она не отходила отъ окна, гляд?ла на толпы народа и улыбалась. Но если бы теперь кто-нибудь увид?лъ ее, то пожалуй бы не узналъ.
На Лотхенъ было великол?пное, сплошь вышитое серебромъ, бархатное платье, а въ ушахъ, на груди, на рукахъ, сіяли брилліанты и разноцв?тные камни, въ серьгахъ, браслетахъ, кольцахъ…
Н?мка была уже три дня на седьмомъ неб? отъ счастья. И не знала б?дная хохотунья, что въ людскихъ дома графа Скабронскаго, холопы, испуганные появленіемъ и властью новой «вольной женки» стараго графа, опасаясь за недолгов?чность барина, опасались за зав?щаніе, которое онъ сд?лалъ въ ихъ пользу. Холопы призадумались! И тотчасъ нашлись двое, самые отчаянные, пооб?щавшіе вс?мъ остальнымъ, не нынче-завтра, отд?латься отъ новой барынки, коли не просто дубинкой, такъ ножемъ, коли не во время ея прогулокъ по городу, такъ ночью, въ самыхъ горницахъ ей отведенныхъ…
И б?дная хохотунья не чуяла, что обречена на смерть! И на какую смерть?.. Ужасную, мученическую…
XLI
Василекъ промучилась часа четыре и не выдержала… Она р?шилась тоже ?хать, быть около милаго и разд?лить его судьбу. Въ город? уже говорили, что къ вечеру назначенъ походъ гвардіи на Ораніенбаумъ и что, в?роятно, тамъ и произойдетъ сраженіе между голштинскимъ и русскимъ войскомъ.
— Онъ не пожал?етъ себя… A если умирать — такъ вм?ст?… р?шила Василекъ.
И княжна спокойно все взв?сила и обдумала… Она нашла въ шкафу сержантскій мундиръ жениха и
