гадалки.
— Слава теб?, Господи, сказала всл?дъ за нимъ старуха. — Авось Лизавета Романовна ничего и никого не прим?тила.
— Ишь, ишь погналъ! Господи Іисусе! воскликнула она чрезъ минуту, увидя, какъ Шепелевъ, вскочивъ на лошадь, мчится по дорог?.
XXIV
Акимъ Акимычъ Квасовъ на Святой нед?л? вынюхивалъ чуть не по полфунта табаку въ день. То и д?ло насыпалъ онъ вновь полную тавлинку. Носъ его, не смотря на привычку, все-таки видимо вспухъ и покрасн?лъ. Это сильное постоянное нюханье означало въ лейбъ-компанц? душевную сумятицу и, д?йствительно, Квасову было не по себ?. Онъ получилъ два чувствительныхъ удара въ самое сердце.
Во-первыхъ, онъ съ утра до вечера безпокоился и волновался изъ-за своего названнаго племянника. Шепелевъ ходилъ, какъ т?нь; очевидно, у него была какая-нибудь мудреная, быть можетъ, даже заморская хворость, а ложиться юноша не хот?лъ. Квасовъ уже побывалъ, однажды, у самаго знаменитаго знахаря Ероф?ича, спрашивалъ у него: есть ли такія хворости, какія у Шепелева? Но Ероф?ичъ отв?чалъ, что эта хворость — баловство. Коли ходитъ, ?стъ и пьетъ, стало-быть здоровъ, а только блажь въ голов?. A на это ц?лебныхъ травъ н?ту, а есть ц?лебные прутья, именуемые «березовой кашей». И такъ, Квасовъ безпокоился и недоум?валъ, но догадаться въ чемъ д?ло, конечно, не могъ. Онъ и самъ когда-то разъ былъ влюбленъ, но за то время чувствовалъ себя еще бодр?е и весел?е.
«А чтобы отъ любви чахли да худ?ли, думалъ онъ, это ужь совс?мъ по-аглицки, или по-гишпански, а не по-россійски!»
Отношенія между дядей и племянникомъ стали хуже съ т?хъ поръ, что юноша не слушался дяди, пропадалъ со двора по ц?лымъ днямъ, болтался неизв?стно гд?, и не говорилъ гд? былъ.
Съ другой стороны, Квасовъ былъ несказанно озлобленъ и оскорбленъ происшествіемъ въ кирасирскомъ манеж?. Онъ до сихъ поръ ясно, отчетливо ощущалъ на себ? удары Котцау. Хотя онъ сдалъ сдачи бранденбуржцу, сдалъ по-россійски кр?пко и здорово, — тоже помнить будетъ! — но все-таки Акиму Акимычу стыдно было вспомнить, что его при всей гвардіи отшлепалъ н?мецъ такъ же, какъ парнишку какого отшлепаетъ иная баба, поймавшая на огород? за кражей гороху. Вернувшись изъ манежа, Квасовъ р?шилъ тотчасъ же учиться этой поганой экзерциціи такъ, чтобы въ другой разъ ни Котцау, ни иной какой, не могли бы уже его побить. «Неужто русскому нельзя и въ этомъ н?мца за поясъ заткнуть?»
— Оплевалъ, просто оплевалъ! повторялъ Акимъ Акимычъ по сту разъ на день, ходя изъ угла въ уголъ своей комнаты и пожирая носомъ щепоть за щепотью.
Собравшись усиленно приняться за уроки фехтованія, Квасовъ сталъ предлагать своему племяннику тоже учиться. Если кто увидитъ, соображалъ Квасовъ, что къ нимъ таскается помощникъ Котцау, Шмитъ, который мастеръ самъ, то пускай подумаетъ, что Шепелевъ учится, а не онъ.
Юноша, всегда грустный, наотр?зъ отказался учиться: не до того ему было.
Но вдругъ произошла р?зкая перем?на, словно чудо какое. Шепелевъ выздоров?лъ. Въ сумерки прискакалъ онъ на преображенскій дворъ на своей сильно взмыленной лошади, бросилъ ее конюху и вихремъ влет?лъ къ дяд? въ квартиру. Когда ихъ кухарка отворила ему дверь, юноша постарался сд?латься какъ можно грустн?й и мрачн?й, но, разум?ется, не съум?лъ: слишкомъ сіяло лицо его, слишкомъ блест?ли, искрились красивые синіе глаза. Шепелевъ, входя, думалъ, что состроилъ свое лицо мрачн?е ночи, а Квасовъ, взглянувъ на племянника, чуть не выронилъ тавлинку изъ рукъ.
— Что такое? Что случилось? вымолвилъ онъ.
— Ничего, дядюшка! даже удивился Шепелевъ.
— Чему радуешься?
— Ничему, дядюшка…
Какъ Квасовъ ни просилъ, племянникъ однако ничего не сказалъ ему.
— Ну, не говори, слегка обид?лся Акимъ Акимычъ, — Богъ съ тобой. Радъ, что хоть рыло-то у тебя повесел?ло. A что рыло твое въ пуху и не хочешь ты мн? сказать, что это за пухъ и кого ты скушалъ, это твое д?ло! Если это отъ бабы какой, — теперь только будто догадался Квасовъ, — то пущай. Только одно скажу, не сл?дъ было такъ долго нудиться изъ-за пустяковины, а теперь не сл?дъ тоже и б?ситься.
— Ахъ, дядюшка, я готовъ бы на луну прыгнуть! воскликнулъ Шепелевъ.
— Это пустое д?ло, можно, въ твои годы даже очень легко, съострилъ Квасовъ.- A вотъ назадъ-то попасть, на землю, бываетъ очень мудрено… всегда расшибешься до полусмерти.
— Да я, можетъ, тамъ ужь и останусь.
— Давай Богъ! разсм?ялся Акимъ Акимычъ.
Юноша расц?ловалъ Квасова на об? щеки, весело попросилъ прощенія, об?щая современемъ все разсказать, и зат?мъ выскочилъ и поб?жалъ къ Державину.
Квасовъ, хотя и бранился, и дурно отзывался о Державин?, однако все-таки устроилъ такъ, что молодого рядового уже не гнали на работы, но за то часто ставили на часы и на-в?сти.
Шепелевъ откровенно разсказалъ другу все съ нимъ случившееся. Державинъ выслушалъ его, покачалъ головой и выговорилъ:
— Что кому. У всякаго своя забота!
— Ну, а твои д?ла? весело выговорилъ Шепелевъ.
— Что мои д?ла! былъ у Фленсбурга, далъ онъ мн? н?сколько н?мецкихъ бумагъ перевести на россійскій языкъ и об?щалъ заплатить щедро. Да что мн? деньги, не то мн? нужно.
— Ну, а пасторъ?
— Былъ и у Гельтергофа. Д?ло, кажется, ладится. Об?щалъ мн?, что какъ государь пере?детъ въ Ораніенбаумъ, то захочетъ увеличить голштинское войско и будетъ принимать вс?хъ желающихъ, кто только знаетъ по-н?мецки. Но когда еще это будетъ… Черезъ м?сяцъ или два.
Щепелевъ, прежде особенно л?ниво учившійся по-н?мецки у своего пріятеля, за посл?днее время сталъ учиться гораздо прилежн?е и сд?лалъ огромные усп?хи. Разум?ется, это случилось потому, что «она» говорила преимущественно на этомъ язык?, это былъ почти ея родной языкъ и сд?лался теперь милымъ языкомъ Шепелева. Теперь онъ уже самъ пришелъ бы въ неподд?льный ужасъ, если бы кто-нибудь на этомъ дивномъ и миломъ язык? сказалъ: «нихтъ-михтъ».
И когда теперь Державинъ предложилъ пріятелю заняться урокомъ, то юноша согласился и съ восторгомъ принялся за н?мецкую книгу. Его душевное настроеніе, ликующее, восторженное, сообщилось понемногу и пріятелю. И на этотъ разъ до поздней ночи раздавался въ коморк? рядового преображенца гулъ двухъ голосовъ, бормотавшихъ на ненавистномъ вс?мъ язык?. Даже сос?дъ Державина, солдатъ Волвокъ, пришелъ, хот?лъ было прилечь на кровати, но не выдержалъ. Этотъ проклятый хриплюнъ такъ гуд?лъ у него въ ушахъ, что Волковъ злобно плюнулъ, сл?зъ съ своей кровати и ушелъ спать внизъ.
— Черти! бормоталъ онъ, укладываясь внизу. — Понравился теперь! Вс? учатся. A вотъ, погоди, можетъ васъ, охотниковъ до н?мечины, скоро вс?хъ передавятъ. Алекс?й Григорьевичъ вчера еще сказывалъ, прим?чать кто изъ офицеровъ — н?мцевъ угодникъ и запомнить, чтобы изъ рукъ не ушелъ, когда время присп?етъ.
На другое утро урокъ снова былъ возобновленъ. Шепелевъ уже учился съ остерв?неніемъ, ожидая теперь всякій день возможности говорить съ «ней» на ея язык?.
Въ это утро случилось н?что особенное. Въ отсутствіе Шепелева, къ Квасову явился нежданный гость. Если бы зналъ Акимъ Акимычъ, что племянникъ у Державина, то, конечно, тотчасъ же послалъ бы за нимъ. Въ квартиру лейбъ-компанца явился офицеръ и поразилъ его, какъ своимъ прибытіемъ, такъ и своимъ ненавистнымъ мундиромъ. Явился князь Тюфякинъ въ своемъ голштинскомъ мундир?. Сначала Акимъ Акимычъ даже смутился отъ неожиданности визита.
Князь Гл?бъ прі?халъ познакомиться съ господиномъ Квасовымъ и спросить его отъ имени Пелагеи Михайловны Гариной о здоровь? Шепелева и о причин? его долгаго отсутствія. Квасовъ объяснилъ все хворостью племянника, который однако теперь поправился и, в?роятно, на дняхъ будетъ у Тюфяквнихъ.
