скажешь ему, что сама купила. Ну, да это видно будетъ. Къ маскараду у Гольца и готовъ будетъ, над?нешь. То-то ахнутъ наши барыни, какъ приц?пишь букетецъ-то въ н?сколько тысячъ червонныхъ. Ну, прости, я, стало быть, прямо отсюда къ Гольцу сказать, что ты благодарствуешь. A встр?тите его гд?, то скажите сами: спасибо, молъ. Будетъ вамъ нужда — я, молъ, всей душой готова служить!..
Гудовичъ ужь собрался уходить, когда Воронцова остановила его вопросомъ:
— Гудочекъ, а какъ по твоему, съ чего это онъ меня дарить вздумалъ?
Гудовичъ почесалъ за затылкомъ, помолчалъ и выговорилъ:
— A по его глупости, матушка, дуракъ онъ — вотъ что. Да и денегъ Фридриховскихъ у него куры не клюютъ. Надо полагать, что это все ради нашего новаго трактата. В?дь на дняхъ трактатецъ государь подмахнетъ. Ну, вотъ Гольцъ въ горячее-то время и одариваетъ вс?хъ; все боится, а ну-ка я, либо принцъ, либо вотъ ты, остановимъ государя, отсов?туемъ. Знаетъ онъ, что государь — челов?къ добрый, слабодушный, если кто здорово привяжется да начнетъ пугать да стращать, такъ живо и отговоритъ. Вотъ, на мой толкъ, барону и пришло на умъ: ну, какъ Романовну другой кто задаритъ, да она отговаривать учнетъ, дай лучше я заб?гу да поднесу ей что-нибудь. Да и кто его знаетъ еще…. Самъ, в?роятно, наживетъ на букет?.
— Какъ тоись наживетъ? не поняла Воронцова. — Что ты?
— Эхъ ты простота! Какъ? Поставитъ его Фридриху въ счетъ вдвое супротивъ его ц?ны. Наши послы это д?лали. A, кром? того, еще скажу, у насъ въ столиц? умные свои люди есть, родная, кои думаютъ, что ты простой прикидываешься, а то и д?ло объ европейскихъ событіяхъ съ государемъ толкуешь и по наговору канцлера великія д?ла вершишь. Гольцу изв?стно, что родитель твой з?ло противъ трактата, да и дядя тоже… Ну, думаетъ, подарю Воронцовой букетецъ, — можетъ, и тятинька съ дядинькой ласков?е будутъ. Онъ мн? вчерася вечеромъ, придравшись къ моему слову, взаймы тысячу червонныхъ далъ. Я и не просилъ, а только охнулъ при немъ, что дорого очень все въ Петербург?, да что новый мундиръ мой много денегъ стоитъ. Ну онъ мн? сейчасъ и предложилъ взаймы.
— Такъ в?дь это же взаймы, зам?тила Воронцова. — Букетъ-то нешто тоже придется мн? ему посл? подписанія трактата отдавать?!.
Гудовичъ разсм?ялся.
— A я нешто отдамъ назадъ? Э-эхъ, Романовна, куда ты проста. За то я тебя и люблю. Ну, мн? пора…
Вернувшись домой, Гудовичъ нашелъ у себя адьютанта государя, Перфильева, и пріятеля, князя Тюфякина. Перфильевъ былъ совершенною противоположностью Гудовича.
Онъ д?йствительно исправлялъ адьютантскую должность при государ? и довольно мудреную и утомительную. Что бы ни понадобилось, все д?лалъ Перфильевъ. Часто случалось ему по н?скольку часовъ кряду не сходить съ лошади. На немъ же государь подавалъ прим?ръ, такъ сказать, вс?мъ офицерамъ гвардіи. Такъ, когда былъ отданъ приказъ учиться фехтованію, то Перфильевъ сталъ первый вм?ст? съ принцемъ Жоржемъ брать уроки у Котцау. Когда былъ принятъ прусскій артикулъ съ ружьемъ, Перфильевъ опять-таки первый выучился ему.
Изъ вс?хъ окружающихъ государя Степанъ Васильевичъ Перфильевъ былъ самый умный, добрый и дальновидный. Онъ вид?лъ и понималъ все совершавшееся на его глазахъ и если бы онъ им?лъ больше вліянія на д?ла, то, конечно, многое бы не было совершено.
Главная б?да состояла въ томъ, что Перфильевъ, какъ кто часто встр?чается, считалъ себя глуп?й, нежели онъ былъ въ д?йствительности. Часто видя что-нибудь, что казалось ему опаснымъ и вреднымъ для правительства государя, онъ уб?ждалъ самъ себя, что стало бить такъ надо, что онъ въ этомъ ничего не смыслитъ. Перфильевъ очень бы удивился, если бы ему сказали, что онъ умн?е всей свиты и приближенныхъ государя; очень бы удивился, если бы ему сказали, что принцъ Жоржъ глупъ, а баронъ Гольцъ продувной плутъ, т. е. истинный дипломатъ. Самъ Перфильевъ безсознательно понималъ это, но вм?ст? съ т?мъ не дов?рялъ своютъ сужденіямъ.
За то у честнаго, умнаго и прямодушнаго Степана Васильевича было три слабости, въ которыхъ даже его и винить было нельзя. Это были три слабости его времени, его среды и нравовъ столицы. Онъ любилъ р?дко, но м?тко выпить. Любилъ тоже, запоемъ, н?сколько дней проиграть, не разд?ваясь и не умываясь, въ карты, до т?хъ поръ, покуда не спуститъ все, что есть въ карманахъ. Въ-третьихъ, онъ былъ падокъ на прекрасный полъ, но не изъ среды большого св?та. Женщины св?тскія для него не существовали. За то, не было въ Петербург? ни одной прі?зжей шведки, итальянки, француженки, съ которыми бы Перфильевъ не былъ первый другъ и пріятель.
Но, обладая этими тремя слабостями своего времени, Перфильевъ отличался отъ другимъ т?мъ, что зналъ, гд? граница, которую порядочный челов?къ не переступаетъ.
Проигравъ, хотя бы и большія деньги, онъ не ставилъ ни одной карты и ни одного гроша въ долгъ, и, такимъ образомъ, карточныхъ долговъ у него никогда не бывало ни гривны, а, наоборотъ, за другими пропадали выигранныя суммы. Часто видали Перфильева веселымъ, но никогда пьянство не доходило у него до безобразія и до драки. Напротивъ того, ч?мъ пьян?й бывалъ онъ, т?мъ умн?е, остроумн?е и забавн?е.
Гудовичъ, вернувшись, нашелъ въ своей квартир? и друзей, и запечатанный пакетъ. Въ этомъ пакет? оказалась бумага, по которой онъ могъ получить отъ голландца-банкира сумму въ тысячу червонцевъ и кром? того была вложена завернутая въ бумажку игральная карта съ нарисованнымъ на ней букетомъ.
Перфильеръ и Тюфякинъ, близкіе люди Гудовича, удивленные разрисованной игральной картой, тотчасъ приступили въ нему съ допросомъ.
— Это, голубчики, денежный документъ мн? самому. A карта эта — такая штука, что если бы мн? дали выбирать, такъ я бы и тысячу, и три тысячи червонцевъ отдалъ бы, а карточку эту взялъ.
— Ну вотъ! воскликнулъ Тюфякинъ, и глаза его даже блеснули.
— В?рно сказываю, денежки мн?, а карточка эта не мн?. И отъ кого — сказать ужь никакъ не могу. Я съ ней долженъ послать дов?реннаго челов?ка къ брилліантщику Позье, а онъ, получивъ ее, выдастъ вещичку алмазную, ц?ною въ пять тысячь червонцевъ, которые онъ уже впередъ за работу получилъ. Только вы объ этомъ никому ни слова. Д?ло тайное! По дружб? сказываю. Самъ Позье не знаетъ, кто заказалъ, кто деньги послалъ, кто за работой прі?детъ и кто его вещицу носить будетъ. Вотъ какъ! весело болталъ Гудовичъ и, сунувъ денежный документъ въ боковой карманъ, онъ тщательно запряталъ игральную карту въ маленькій потайной кармашекъ камзола, застегивавшійся на пуговицу.
— Ну, сегодня я угощаю, сказалъ онъ. — Прі?зжай черезъ часъ въ Нишлотъ, обернулся онъ въ Перфильеву.
— Н?тъ, не прі?ду. На Гольцевы деньги пить не стану!
— Догадался, разбойникъ! воскликнулъ Гудовичъ.
— Мудрено очень… Бумага на банкира. Разумовскіе что ли этакъ деньги даютъ.
— Прі?зжай, голубчикъ, не упрямься, проговорилъ Гудовичъ, — в?дь это я взаймы взялъ.
— Какъ не взаймы! Хорошъ заемъ! разсм?ялся Перфильевъ. — Съ платежемъ безсрочнымъ въ аду угольками.
— Онъ и теб? не нын? — завтра предложитъ то же самое, добродушно сказалъ Гудовичъ.
— Н?тъ, братецъ, мн? не предложитъ. Ужь пробовано и въ другой разъ не сунется.
Перфильевъ у?халъ, а князь Тюфякинъ объявилъ Гудовичу, что онъ въ нему на весь день, да и ночевать просится, такъ какъ — совралъ онъ — у него въ квартир? б?лятъ ст?ны и потолки.
— Ну, что жъ, отлично, Тюфякинъ. И денежки у насъ есть, спасибо Гольцу. Мы сейчасъ пошлемъ вс?хъ своихъ опов?стить, чтобы собирались скор?е въ Нишлотъ. Ну, что у тебя спина-то, посл? Орловскаго битья прошла, аль еще ноетъ?
— Малость легче, задумчиво отв?тилъ князь.
Чрезъ часа полтора, челов?къ двадцать разныхъ прислужниковъ и прихлебателей любимца государя собрались въ Нишлот?. Главный зап?вало этого кружка Гудовича былъ офицеръ голштинскаго войска, Будбергъ, очень милый и веселый малый, давнишній пріятель Фленсбурга, котораго онъ и ввелъ въ кружокъ. Въ сумерки вся компанія была мертво пьяна, а пьян?й вс?хъ, озорн?й и сердит?й былъ князь Тюфякинъ.
— И что съ нимъ? говорили многіе. — Вина выпилъ мало, а гляди, какъ его разобрало.
Тюфякинъ, покуда еще другіе продолжали пить и орать, покачиваясь, доплелся до одного дивана, гд?
