названия на стенах домов: '5-я Газосварная улица', 'Проезд энтузиазма молодежи', 'Профсоюзный тупик'.
Часы уже подбирались к 10.00, и Чикильдеев решил, что все-таки надо дозвониться до генерального и обозначиться. Может даже сделать вид, что он уже находится в Доме Искусств и рассказать вкратце какую- нибудь правдивую небыль вроде того, что в зале “Ц” упал со стены психрометр и что производственный отдел уже сидит в приемной у Спичкиса с готовыми заявлениями об увольнении, надеясь на снисхождение.
На углу Оптимистического переулка и улицы Худойбердыева он заметил телефон и выскочил из машины, как на пружине. На этот раз он услышал наконец на другом конце голос генерального:
– -У аппарата.
– -Говорит Всеволод, Илья Ильич,-сказал Чикильдеев бодро, но серьезно.
– -Ты где?
Тон его голоса подсказал Севе, что сильно врать не следует.
– -Подъезжаю к Дому Искусств. Можно сказать, в двух шагах,-сообщил он, пытаясь сообразить, в какую сторону нужно будет повернуть на улицу Худойбердыева, чтобы вдруг не оказаться в Мытищах.
– -Я тебя всё утро искал.
– -Так получилось, Илья Ильич. Вчера не удалось до дома доехать.
– -До дома не удалось, до рабочего места не удалось…
Как хотите, а голос Полуботова был всё-таки необычен в это утро.
– -Что с вами, Илья Ильич? Вам в тачку въехал 'Мерс' с ширнутыми бандитами? Какие новости?
– -Новости удивительной хреновости. В салоне у нас кража экспоната.
Чикильдеева словно стукнуло чем-то по затылку.
– -Украли? Что?
– - Главный экспонат 'Тьмы веков' попёрли. Книгу какую-то.
– -Ну, книгу – не так страшно. Это не Айвазовский.
– -Вот езжай и объясни это 'Тьме веков',-сказал Илья Ильич без особой кровожадности, но и не слишком радушно.-Милиция уже там.
– -А без милиции нельзя?
– -Можно было бы, если бы ты лучше следил.
Чикильдеев решил не связываться с обиженным капиталистом.
– -И еще вот что,-сказал Илья Ильич.-Я директор и рисковать репутацией не могу. На мне вся фирма держится. Буду валить всё на тебя, а уж тебя-то я прикрою. К тому же договор с охраной ты подписывал.
– -Что вы имеете в виду, когда говорите, что меня прикроете?-спросил Сева с живым интересом.
– -Очень просто,-пояснил Илья Ильич.-Уволю за халатность.
Тут Чикильдеев уже на самом деле стукнулся затылком о бездушное стекло телефонной будки. Горькая обида оформилась в слова:
– -Ни фига себе пельмени! Это у вас называется: прикрыть?
– -Оно во всем мире так называется,-сказал Илья Ильич.-Завтра я тебя уволю, а через месяц возьму обратно. Уволю без выходного пособия, разумеется.
– -Меня нельзя сейчас увольнять!-глупо и безрассудно закричал Сева.-Я с девушкой только что познакомился!
– -Желания начальства надо уважать,-назидательно сказала трубка, и разговор прекратился.
Когда Чикильдеев снова вылез наконец из авто возле Дома Искусств, события ушли уже достаточно далеко.
Выставка, разумеется, была закрыта для посещения, Севе пришлось пройти сквозь небольшое стадо возмущенной публики. В зале уже крутилось телевидение – наверняка какое-нибудь пошлое 'Времечко'. Сева с ходу прекратил это безобразие, сказав вертлявому с камерой в наглые журналистские глаза:
– -Прекратите снимать и покиньте помещение.
– -Мне разрешила администрация Дома. Это для истории,-заерепенился было тот, но Сева разъяснил:
– -Здесь я руковожу историей.
Дальше поджидал Забиженский, который сразу же побежал следом, возбужденно сообщая:
– -Спичкис просил вас зайти, грозился, что выставку закроет… Уже начали составлять… акт!-при последнем слове зубы Геннадия Александровича щелкнули.
Только теперь Чикильдеев понял мудрость Ильи Ильича. Человек, уволенный с завтрашнего дня, мог себе позволить всё. От ощущения свободы у Севы даже закружилась голова. Остановившись, он с наслаждением произнес торжественным голосом:
– -Скажите ему: пусть положит этот акт себе в постель.
– -Боюсь, Арнольд Карпович не оценит юмора,-шепотом сказал Забиженский.
– -Тогда объясните ему: когда у человека нет чувства юмора – это просто смешно!
Забиженский в задумчивости отстал. Верхним чутьем он уловил, что с обычно обтекаемым, как акулий плавник, исполнительным директором 'Экспошарма' что-то не так. Геннадий Александрович не исключал в том числе, вероятность того, что из-за произошедших неприятностей Чикильдеев слегка тронулся умом, а сумасшедших Забиженский не любил. Сумасшествие часто толкает на поиски справедливости, что, как известно, является самым гибельным занятием на свете как для искателей, так и для окружающих.
На стенде 'Тьмы веков' толпились характерные фигуры в светлых и темных пиджаках с огромными плечами, у каждого грудь выпирала вперед, как у жареного гуся. В горле у Чикильдеева сразу запершило от запаха укрытой под полой кожаной кобуры.
Пострадавший антиквар Шалтай что-то объяснял, один из объемистых пиджаков записывал. Прочие антиквары, словно коты, бродили вокруг, настроив уши и переговариваясь голосами, шуршащими не громче десятирублевых банкнот. Увидев Чикильдеева, некоторые направились к нему, но не успели ничего ни спросить, ни сказать. Уволенный завтра Сева зачем-то упер кулак в бедро и провозгласил развязно и громко:
– -Кто здесь старший?
Объемистые пиджаки повернули головы и посмотрели на говорящего с невозмутимостью крокодилов.
В этот момент появился ранее незамеченный Сковородный.
– -А!-сказал Чикильдеев всё тем же развязным голосом.-С вас два литра крови!
Сковородный, состроив лицо умной обезьяны, остановился напротив.
– -Никакой крови! На плане, приложенном к контракту, дверь не обозначена!
– -Какая дверь?
Уже произнеся это слово, Чикильдеев осекся. В память вдруг въехала рыжая занавеска и буквы:
П . ЖАР . . Й ВЫХ . .
Утер ему Сковородный не только нос, но, пожалуй, даже и рот. Тем не менее, сдаваться было рано, и Сева выдвинул веский контраргумент:
– -Что вы тут базарите? Не у Пронькиных на даче! Сейчас будем разбираться.
От мужчин в объемистых пиджаках отделился один – в костюме лимонного цвета и белых кроссовках.
– -В чем дело? Чем могу помочь?-спросил он голосом, в котором слышался скрип портупеи.
Сева неприязненно посмотрел на нос обладателя лимонного костюма, подозрительно похожий на сломанный.
– -Если можете, помогите деньгами,-сказал он неожиданным для себя самого развязным голосом.
Черт возьми, что за дела! Неужели достаточно сообщить воспитанному администратору, что он завтра уволен, чтобы уже сегодня он превратился в наглого завсегдатая пельменной-закусочной!
