известен и уважаем многими, как единственный из флотоводцев Птолемея Латира (а так же кое-кого из предшественников нынешнего царя), кто выбился в люди с самых низов. Пятьдесят лет верной службы, походов, схваток с критянами и киликийцами, с сирийцами, подданными хиреющей династии Селевкидов. Наварх был из тех, кто неизменно первый в бою, но всегда последний в очереди за наградами, хотя по заслугам, по справедливости, должен бы держаться во главе списка наиславнейших египетских военачальников. Но разве есть на свете справедливость? Немного прожило властителей, кто возвышал и приближал простолюдинов. Птолемеи уж точно не из таких. Кроме, пожалуй, самого первого в династии, соратника Великого Александра. Поэтому Тимофей являлся скорее удивительным исключением из правила, за что, кстати, его и любили те, кто не числил в предках богатых и знатных. Любовь черни нередко вызывала злобную зависть владык, но Тимофей был редким гостем во дворце и на глаза придворным почти не попадался. Кто-то же должен охранять морские торговые пути державы Птолемеев. Вот наварх и не вылезал из походов.
Его это устраивало. Он любил море во всех его проявлениях. Его пьянил жестокий зимний шторм, не страшил изнуряющий знойный штиль. Он властвовал над морем, и поболе других флотоводцев сохранял людей и кораблей в боях и нападках стихии. Раскрашенные дураки в царском дворце могли отзываться о незнатном навархе с пренебрежением, но стоило сверх меры расшалиться пиратам, как вспоминали про Ската. Этим прозвищем Тимофея наградил Леохар два десятка лет назад. В ту пору Волк, еще только подбираясь к ступеням своего нынешнего тронного помоста, активно обчищал побережья Египта и Кирены, но, получив несколько оглушающих ударов от эскадры Тимофея, был вынужден искать добычу в других местах. Позже, подмяв под себя Крит, Леохар, подначивая местных царьков, дважды пытался распространить свое влияние на некоторых высокопоставленных евнухов в Александрии, чтобы они помогли ему убрать с дороги умного врага, но в царском дворце помимо недоброжелателей у Тимофея отыскались и защитники, так что затея Волка в обоих случаях провалилась. Кое-кто объяснил царю, что не стоит бить палкой бдительную сторожевую собаку, если она громким лаем отпугнула воров, разбудив при этом хозяев. Тогда некоторые при дворе принялись было звать Тимофея Псом, но наварху эта кличка не понравилась — в Эгеиде Псами звали как раз тех, кого он истреблял.
Ныне же времена настали удивительные. Большая триера, шедшая в трех полетах стрелы позади 'Птолемаиды', по левую руку, несла на акростоле белое знамя Волка с черным критским лабрисом. И вместо того, чтобы немедленно уничтожить пирата всеми доступными средствами, Тимофей теперь вынужден согласовывать с ним все свои действия. Союзник...
Хотя родоссцы горой стояли за своего Дамагора, но главнокомандующим Лукулл назначил именно Тимофея, как старшего по возрасту и наиболее опытного. Всей власти он ему, правда, не дал, ибо доверял в этом окружении только самому себе.
Корабли держались все вместе, но не вперемешку, а 'свои со своими'. На правом крыле клина — Дамагор. На левом — Леохар. В центре — египетская эскадра. Сам Лукулл разместил свой штаб на 'Птолемаиде'. Сей факт беспокоил Тимофея, опасавшегося, что римлянин, ничего не смыслящий в морской войне (и вообще в морском деле), начнет тянуть одеяло на себя, однако до сих пор Лукулл не предпринимал попыток вмешательства в управление флотом.
Когда приметы береговой линии сообщили кормчим о приближении к земле, где более тысячи лет назад, согласно сказкам слепого старца, две рати, подначиваемые богами, упоенно истребляли друг друга из-за женщины, Тимофей условными сигналами дал команду всем кораблям, сближаться. Он не имел точных сведений о силе Неоптолема и его местоположении, поэтому рассчитывал на внезапность. В ту пору корабли для морского сражения выстаивались в линию, подобную фаланге и так же, как на суше, навархи старались максимально усилить свой правый фланг. Тимофей не был склонен слишком косно придерживаться этого правила, но решил, что в данной ситуации наиболее приемлемым будет традиционный план боя. Он рассчитывал встретить Неоптолема стоящим на якоре. Слухи о том, что понтийский наварх базируется у Геллеспонта доходили до ушей Тимофея с начала лета. Никто их не опроверг, не сообщил о каких-либо перемещениях понтийского флота. Это могло означать, что Неоптолем караулит проливы, собираясь воспрепятствовать подвозу подкреплений и припасов войску Фимбрии. Конечно, весь штаб Лукулла уже знал, что никакого снабжения марианцев и в помине нет, но понтийцы об этом не догадывались. Сторожат они уже давно, а значит, скорее всего, стоят в каком-то порту, корабли частью вытащены на берег (те, что помельче), частью сцеплены друг с другом, неповоротливы и небоеспособны. На военном совете был выработан план, согласно которому родосский отряд Дамагора на легких триерах врывается в гавань Дардана (именно этот город Лукулл считал наиболее вероятным кандидатом на роль базы понтийского флота), отсекая от берега связанные корабли, по которым наносят удар Тимофей и Леохар. Замысел предполагал быстроту, точность, выучку команд. Недисциплинированные пираты для этой цели не годились, о чем Тимофей со свойственной ему прямотой сообщил Волку, вызвав ухмылку последнего.
План приняли, однако Скат вряд ли дожил бы до своих седин, если бы не предвидел некоторые возможные неприятные неожиданности, поэтому стал готовиться к бою задолго до Дардана, у самого входа в Геллеспонт. И не прогадал. Неоптолем из Дардана ушел. Тимофей сразу понял это, едва увидел, как прямо по курсу из-за мыса Лект появилась гемиолия критян. Она была послана в разведку и, судя по скорости ее возвращения (весла гемиолии пенили воду в темпе, явно не походном), наткнулась на что-то важное.
Выскочив на идущую широким фронтом эскадру, кормчий гемиолии быстро сориентировался и направил судно к флагманской пентере. Когда корабли сблизились на расстояние стадии, на обоих келевсты отдали команду сушить весла. Выждав еще немного, Тимофей сложил ладони рупором и прокричал:
— Что случилось?
— Множество кораблей! — ответили с гемиолии, — идут на юг!
— Понтийцы? — спросил трибун Постумий, стоявший на башне рядом с египетским навархом.
Вопрос был явно риторический и Тимофей не стал отвечать.
— Идут в боевом порядке?
— Вроде нет! Многие под парусами!
— В проливе под парусами? — спросил Постумий.
Триерарх Мелеагр, командир 'Птолемаиды', присутствовавший здесь же, на башне, облизнул указательный палец, оценил ветер и кивнул.
— Вполне возможно, — подтвердил Тимофей, который безо всякого облизывания пальцев всей кожей чувствовал малейшие изменения в силе и направлении ветра, — десять стадий в самом узком месте, а тут, у входа, вдвое шире. Если они идут походной колонной... — наварх снова повернулся к разведчикам, — вас заметили?
Гемиолия подошла совсем близко к 'Птолемаиде' и можно было не драть глотки.
— Не знаем, мы видели их издалека, и сразу же повернули назад.
— Возвращайтесь к своим.
На гемиолии опустили весла на воду и она, лихо развернувшись, понеслась на левый фланг, к пиратам Леохара. Тимофей повернулся к Постумию и Мелеагру.
— Готовиться к бою. Передать приказ на все корабли, только без шума. Твои римляне, Постумий, своими трубами способны мертвого разбудить и уж точно предупредят врага, даже если он в двадцати стадиях. Спускаемся.
На палубе к Тимофею подошел Лукулл.
— Неоптолем?
Наварх кивнул.
— Что ты намерен предпринять?
— Разбить его, — наварх вытянул руки в стороны и один из матросов принялся обворачивать его плотной тканью льняного панциря.
Доспех наварха даже не был усилен металлическими пластинками, тогда как легат задолго до появления противника облачился в кованный нагрудник, воспроизводящий гераклову мускулатуру.
На башне пентеры подняли гоплитский щит, выкрашенный в красный цвет.
— Эоситей, — позвал наварх безусого худощавого юношу в доспехах, гораздо более дорогих, чем его собственные, — спеши к Дамагору, передай ему, пусть уходит ближе к берегу, там его будет хуже видно. В
