практическая профессиональная платформа, а также отчасти эпизоды наиновейшей истории российской журналистики.
Статья «Мы должны сопротивляться» и ряд последующих — отклики на текущие проблемы, возникавшие перед новой демократической журналистикой России: проблемы взаимоотношений с властью, проблемы материальные (очень важные, ибо редакция газеты, если газету негде или затруднительно печатать, не более чем клуб политических острословов), проблемы профессиональные. В том числе проблемы защиты коллег из других изданий, цензурные проблемы, проблемы отношения журналистов к своему правительству и своей армии в ходе войны.
«Обращение к свободным журналистам», написанное 19 августа 1991 года, в первый день власти ГКЧП, было опубликовано в 20 газетах разных стран мира, а в самой «Независимой» лишь 22 августа, когда выпуск «НГ», запрещенной ГКЧП, был возобновлен.
В этом разделе, названном мною «Физиология журналистики», ряд текстов посвящен моим коллегам: как друзьям (Джульетто Кьеза, Владислав Листьев, Артем Боровик), так и тем, с кем у меня когда-то были очень хорошие отношения, а затем («физиология»)
434
эти отношения в силу разных причин либо испортились, либо просто прервались (Егор Яковлев, Евгений Киселев — кстати, статья, посвященная пятилетию «Итогов», была написана мною по просьбе НТВ). Вставил я в эту подборку и тексты, связанные с разного рода казусами, касающимися двух журналистов «Московского комсомольца», к которым лично я не испытываю никакого ни профессионального, ни человеческого уважения. На то у меня (и не только у меня) есть причины, но дело не в них. Дело в том, что журналист, приятен он кому-то лично или нет, пока он остается официально действующим журналистом, должен быть защищен как представитель профессии, выполняющей более чем значимые функции, которыми его наделило не только общество, но и закон.
Тексты, посвященные отдельным журналистам, кроме всего прочего, раскрывают некоторые конкретные проблемы журналистского труда. Здесь я особо выделил бы статью, посвященную Егору Яковлеву, столь подробно разбирающую мое понимание сущности и самой технологии работы главного редактора, что я даже не стал, хотя первоначально собирался, включать в свой лекционный курс специальную лекцию, посвященную принципам руководства средствами массовой информации.
Словом, тексты, собранные в этом разделе, суть не только набор «иллюстраций» к некоторым из моих лекций, но и дополнение к ним, в том числе — и теоретическое. Именно поэтому некоторые фрагменты статей данной подборки выделены мною как максимы журналистики, чего, естественно, не было при их первой публикации.
Там, где это возможно, тексты даны с сокращениями, указанными угловыми скобками. Но никаких правок, дописываний и иных корректировок по сравнению с текстами оригиналов я не делал.
ВЕЛИКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА
Странная вещь — время. Сто последних лет русской журналистики (XX век) — это вроде бы много.
Между тем я, например, окончив в 1976 году журфак МГУ, работаю в этой журналистике, получается, более четверти века — значимая величина!
435
Не буду углубляться в разнообразные исторические изыскания. Отмечу только два момента.
Теоретически в России может найтись журналист, который, начав работать в дореволюционной печати, заканчивал свою карьеру, пусть и стариком, в печати демократической, то есть нынешней.
И второе. Даже я сам могу оценивать едва ли не половину истории русской журналистики прошедшего столетия — ибо брежневская журналистика во многом наследовала родовые черты сталинской (особенно на последнем этапе «эпохи застоя»), а первые годы журналистики горбачевской — очевидная, даже по многим действующим лицам, калька хрущевской.
Итак, для меня самая логичная периодизация русской журналистики XX века фактически совпадает с датами правления «вождей».
Период первый — дореволюционный (николаевским его все-таки не назовешь). В нем два течения: большевистское (его мы неплохо знаем по университетскому курсу) и небольшевистское — от демократической до монархической журналистики. И с этим, хоть и не без изъятий, мы знакомы. Хотя бы благодаря тому, что практически все крупнейшие литераторы России в начале века писали для газет. А классиков у нас издавали (почти всех и почти полно).
Второй период — ленинский, известен нам, Ленина читавшим, почти до тонкостей, ибо сам Владимир Ильич, безусловно крупнейший русский журналист XX века (говорю это без всякой иронии), активно цитировал в своих статьях и тексты своих оппонентов.
Третий период, естественно, сталинский, возродившийся отчасти, как я уже отмечал, при позднем Брежневе. Далее четвертый период — хрущевский, пятый — брежневский, шестой — горбачевский (имеет еще название «гласность», повторяя, кстати, этим названием то, что было в нашей журналистике после революции 1905 года). И последний в XX веке, седьмой период — позднегорбачевско-ельцинский, или собственно демократический.
Цикличность, повторяемость — налицо. И налицо же максимальная, прямая и фундаментальная зависимость истории и содержания нашей журналистики от политических режимов, сменявших друг друга в стране.
Следствием является то, что практически каждый русский журналист на своем профессиональном веку, который короче века хроноло-
436
гического, вкусил и прелестей свободы слова или хотя бы гласности либо оттепели, и тягот цензуры. То есть русский журналист — это, безусловно, универсальный тип журналиста: он не растеряется и при демократах, и в узилище авторитаризма.
Какие выводы отсюда следуют? Разные — каждый легко может сделать их сам.
Кроме того, русская журналистика крайне беллетризирована. В советские времена вообще считалось, что лучший журналист — это член Союза писателей. Так считали прежде всего сами журналисты.
Беллетризированность нашей журналистики определяется двумя причинами. Во-первых, русская журналистика родилась практически одновременно с русской литературой (в современном смысле этого слова) — в конце XVIII века. И весь XIX и в начале XX века почти все крупнейшие писатели России были одновременно и журналистами, редакторами, издателями.
Вторая причина — цензура. Поскольку весь XIX век и большую часть XX русские журналисты писали в условиях цензуры, они вынуждены были соревноваться не столько в оперативности, эксклюзивности новой информации и силе аргументов, сколько в литературной форме и умении владеть эзоповым языком (чистая литература!).
Беллетризированность русской журналистики XX века — не порок, а имманентное ее свойство. Мы никогда не научимся работать «по-западному», и, думаю, это хорошо. Это — национальный характер.
Еще одна группа качеств нашей журналистики, отточенных XX веком, связана с тем, что в многочисленные периоды «революций», «гласности», «оттепели» и «демократизаций» в русскую журналистику (как и в политику) массово приходили неофиты (или профаны), безответственные и самонадеянные. А «реакция», «заморозки» и тем более «цензура» и «авторитаризм», не говоря уже о «тоталитаризме», откалибровывали когорту безынициативных (в профессиональном смысле) и осторожных журналистов.
Наконец, частая смена режимов приучила нашу журналистику к излишней «гибкости» и сервиль-ности (в этом русские журналисты — достойные члены более широкого племени русских интеллигентов). У некоторых журналистов, впрочем, та же самая причина выработала как раз не «гибкость», а напротив
— «упертость», отсутствие желания и умения не только понимать логику другого, но даже и просто
437
спокойно выслушивать иную точку зрения. Самые свободные в один период оказывались самыми
