ПРОВОКАТИВНОСТЪ - ВПОЛНЕ ДОПУСТИМА. ОНА СЛУЖИТ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫМ ФАКТОРОМ ПРИВЛЕЧЕНИЯ ВНИМАНИЯ К ТЕКСТУ, А СЛЕДОВАТЕЛЬНО, И К ЕГО СОДЕРЖАНИЮ, К ТОМУ, ЧТО АВТОР ХОЧЕТ ДОНЕСТИ ДО АУДИТОРИИ.
Я, по крайней мере, три раза использовал этот прием самым брутальным образом. Дважды, по оценкам, которые слышал, вполне удачно. Один случай вызвал противоречивую, в том числе и насмешливую реакцию.
Когда президент Ельцин должен был в первый раз выступать с ежегодным посланием Федеральному Собранию, я написал полосный текст, который так и озаглавил. Естественно, в качестве автора фигурировал я сам — здесь никакого обмана не было. Содержательно текст, на мой, и не только мой, взгляд, удался, — в нем излагалась политическая программа (развернутый план-прогноз) развития России. Цель выбора такой формы была очевидна: привлечь внимание к материалу, который мне казался крайне важным концептуально, и побудить кого-то из читателей сравнить то, что предлагаю я, с тем, что предложит в своем послании сам Ельцин. Добиться последнего довольно трудно, если вы даже известный политик, а не просто журналист. Я, например, не припомню, чтобы кто-то в нашей журналистике более или менее регулярно и основательно, а не ангажированно-поверхностно сравнивал президентские программы и концептуальные тексты лидеров главных партий (а по крайней мере Зюганов и Явлинский поводы для такого сравнения своими текстами давали). Вот, кстати, совсем не разработанная пока территория для весьма плодотворной и оригинальной журналистской аналитики. Вполне можно сделать себе имя на этой стезе.
Второй лобово-провокативный по форме материал, на который я хочу сослаться, назывался «Разговор Березовского с Путиным. Политический сон в майскую ночь». Во врезе к этому материалу, написанному в виде диалога и занимавшему две газетных
394
полосы большого формата, прямо было сказано, что разговор мне приснился, что конечно же неправда, ибо таких снов не бывает. Во всяком случае я ясно дал понять, что в жизни такого разговора не было. Тем не менее ряд читателей все-таки сочли, что я записал реальный диалог двух персонажей, отношения между которыми в тот момент были одним из главных нервов российской политики.
Можно, конечно, было бы долго сравнивать то, что говорит и думает Березовский, и то, что говорит и думает (в моей интерпретации) Путин, а затем сделать выводы о характере и глубине различий в их взглядах. И такой текст был бы прочитан с интересом. Но тогда ушли бы те чисто человеческие напряжения, которые между этими двумя персонажами существовали. А кроме того, я всякий раз должен бы был оговаривать, что это, например, Путин сказал (цитата), это, возможно, он имел в виду, а это, как мне представляется, думает, хотя и не говорит. Словом, вышел бы очень громоздкий текст, со многими оговорками и допущениями. Избранная форма (вообще-то я бы осмелился назвать ее отдельным и очень редко встречающимся жанром, в котором мало кто работает в текущей журналистике, а не политической беллетристике, жанром политической фантазии или политического конструирования) позволяла избежать всего этого и получить полную свободу реконструкции из того, что мне известно точно, и того, что тоже наличествует, но точно ни мне, ни кому-либо другому, кроме самих Путина и Березовского, не известно.
Текст безусловно удался. Мало того, что он был прочитан и запомнился. Он послужил последней каплей, переполнившей чашу терпения г-на Березовского относительно моего пребывания на посту главного редактора «Независимой газеты».
Третий, спорный (?), случай использования мною провокативной формы, о котором я хочу рассказать, следующий. Выведенный из себя (как гражданин России и политический журналист) политикой Ельцина, в 1993 году я написал и опубликовал текст, озаглавленный «Пожалуйста, не делайте больше ошибок. Открытое письмо президенту Ельцину».
Разумеется, я не рассчитывал на то, что г-н Ельцин этот текст прочтет — он вообще газет, как известно, не читал. Текст был обращен к ельцинскому окружению, многих из которого я знал,
395
со многими дружил, — в надежде, что они скорректируют поведение шефа. Форму открытого письма я вообще не люблю, крайне редко ей пользуюсь. И чужие так называемые открытые письма стараюсь не печатать — за редкими исключениями. Но в данном случае избрал именно ее.
Провокативность, однако, была не в этом письме, а в ответе на него, который я тоже написал сам и опубликовал несколько дней спустя. Ответ был написан мною по той причине, что я понимал: никаких серьезных корректив в свою политику Ельцин не внесет. Почему? Аргументация тех, кто не хотел изменений ельцинской политики, меня и интересовала (и, как я предполагал, аудиторию тоже). В ответе я и постарался эту аргументацию изложить, объясняя, а не оправдывая, ельцинский курс.
В конце ответа шел постскриптум, в котором было ясно сказано, что, как уже догадался умный читатель, никакого ответа Ельцин мне не присылал, да и прислать не мог, а то, что вы сейчас прочитали,
— плод моей фантазии.
Не исключено, что как раз те читатели (среди политических кругов), которые до самого этого постскриптума верили в подлинность ответа и возмущались тем, что Ельцин, да еще столь подробно и серьезно, отвечал «какому-то Третьякову» (а не, например, им), словом, оказались недостаточно умны, вынуждены были перенести свое возмущение с Ельцина (слава богу, он все-таки Третьякову не отвечал) на меня. Я получил обвинения в высокомерии, зазнайстве и, кажется, даже шизофрении: пишу сам письма президенту и сам на них отвечаю. Наверное, я действительно совершил ошибку — не предусмотрел возможность такой реакции (впрочем, завистников у меня всегда было много и учитывать все извивы их психики — труд в общем-то излишний).
Строго говоря, всё, о чем я рассказывал в предыдущих лекциях, особенно в «практических», но и в теоретических тоже, суть разговор о собственном стиле в журналистике. Просто нужно понять, что стандартное вы должны уметь делать не хуже других (то есть овладеть ремеслом), тогда есть шанс и время что-то делать гораздо лучше других. Мне всегда было смешно слушать от журналистов, которые не могут написать нормальный репортаж, которым на стандартный комментарий к рядовому
396
событию требуется два-три дня, рассуждения о якобы их стиле (когда что-то им поправишь).
Завершу эту лекцию следующим наставлением.
ДОБИТЬСЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВАШИ ТЕКСТЫ УЗНАВАЛИСЬ ПО ОДНОЙ ФРАЗЕ, ПО ОДНОМУ ЗАГОЛОВКУ, ПО ОДНОМУ, В КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ, АБЗАЦУ - ВОТ ЦЕЛЬ ФОРМИРОВАНИЯ СОБСТВЕННОГО СТИЛЯ В ЖУРНАЛИСТИКЕ.
А если при этом стиль еще и литературно хорош и изыскан, то можете считать себя журналистом, состоявшимся полностью, — без того, чтобы ваше имя было привязано к названию издания, где вы печатаетесь, или даже удостоверению, которое вы получили в редакции.
СВОЙ СТИЛЬ ПЛЮС ОРИГИНАЛЬНОЕ, НО ВЫРАСТАЮЩЕЕ ИЗ АКТУАЛЬНЫХ БАНАЛЬНОСТЕЙ СОДЕРЖАНИЕ ТЕКСТОВ - ЭТО И ЕСТЬ СОБСТВЕННОЕ ИМЯ В ЖУРНАЛИСТИКЕ.
Остальное (слава, известность, деньги, цитирование) — приложится.
Единственное, что надо добавить в конце. Объективность такова, что пишущим (не телевизионным) журналистам, у которых очень распространенные фамилии, надо не стесняться в самом начале своей карьеры брать себе псевдонимы. Не слишком вычурные, но все-таки более редкие, чем реальная фамилия. Имя — это ярлык, товарный знак, которые в сегодняшнем глобальном рыночным мире концентрируют в себе и содержательную, и стилевую стороны вашего труда, ваших текстов.
397
Раздел 3. ЗЛО
Как я уже не раз повторял, и надеюсь, мне это простится слушателями и читателями данного курса: несмотря на свое критическое, я бы сказал — трезво критическое, или просто трезвое, отношение к журналистике, я очень люблю и ценю эту профессию. Чтение курса перед студентами для меня не работа, а
