выглядело мрачным, и карьера группы тотчас повисла на волоске (зд. halted).
Родители той девчонки, имевшие связи в Лос-анджелесском отделении полиции, намеревались предъявить нам обвинения по полной программе (press charges to the fulllest). Эксл уехал в округ Ориндж и схоронился на несколько недель у какой-то своей подруги, а я остался у Стивена и Моники. Боясь арестов, мы не давали концерты и вели себя тихо (maintained a low profile). Правда заключалась в том, что Эксл определённо переспал с той девчонкой, но это было по взаимному согласию, и никто её не насиловал. Что до меня, то я даже не прикасался к ней! Когда спустя несколько недель мы собрались с мыслями (got our wits about us), то стали решать проблему соответствующим образом.
Эксл вернулся в Лос-Анджелес, и мы вдвоём переехали к Вики Хэмилтон и её соседке Джениффер Перри (Jennifer Perry). Чтобы вести наше дело, Вики наняла адвоката. Уверен, что Вики сразу пожалела, что приютила у себя нас с Экслом. Мы заняли гостиную в её необычной и милой квартире с одной спальней, а затем пустыми бутылками из-под спиртного и нескончаемой вереницей (зд. parade) всяких типов, которые тянулись за нами, куда бы мы ни отправились, в одночасье превратили её квартиру в совершеннейший беспорядок. Эксл спал на кушетке, я спал на полу, а то, что когда-то было гостиной, стало воронкой от бомбы. Кухня, мать её, стала катастрофой – за неделю там скопилось горы посуды и мусора высотой на многие мили. К счастью, я убедил свою бывшую подругу Ивонн присмотреть какое-то время за моей змеёй Клайдом.
Наше дело передали в суд, но где-то на каком-то этапе разбирательства обвинения против меня были сняты. Экслу, однако, пришлось достать себе костюм (get himself a suit), чтобы в нём предстать перед судьёй, но как только Эксл дал показания, обвинения против него тоже были сняты, этим всё и закончилось.
Мы потеряли, казалось, целый год жизни, чтобы разобраться с этим делом, а ведь до того, как это всё началось, каждый день продвигал нас вперёд с угрожающей скоростью. После этого происшествия мы выехали из репетиционного гаража, возобновили концерты и принялись работать над новыми песнями. Наши друзья Дэнни и Джо по-прежнему были с нами (were in the picture), а зелёного цвета «олдсмобил», принадлежавший Дэнни, по-прежнему оставался транспортным средством всей группы. Дэнни был отличным парнем, он носил стрижку а-ля Джеймс Дин (James Dean), он будто излучал уверенность. Кроме того, мы с Дэнни стали приятелями «по игле» (drug buddies): как только я подсел на героин, мы вместе, бывало, колесили на его зелёной бестии по всему Лос-Анджелесу, разыскивая, где бы прикупить «ширева» (smack).
В то время Джо был нашим роуди и моим гитарным техником, хотя он и был чертовски ленив. Я помню, как мы выступали в качестве хедлайнеров в “The Roxy” и Джо как мой гитарный техник должен был подать мне слайд во время исполнения соло в песне “Rocket Queen”, но к тому времени, как у меня на пальце наконец-то появился слайд, соло было сыграно. Меня это настолько вывело из себя, что за сценой я в буквальном смысле надавал ему по заднице. Но спустя какое-то время все обиды были забыты, потому что Джо был верным, преданным (true-blue) парнем, иметь которого под боком захотел бы любой на моём месте. Джо был одним из тех, кто прикрывал наши спины, когда дела принимали дурной оборот (зд. things got sticky), а такую самоотдачу за деньги не купишь.
Мы совсем не были похожи на группы, которые играли по клубам на Стрипе, мы вообще плевать хотели на то, какую музыку они играли. Тем не менее, у нас было невысказанное отвращение к группе “Poison”. “Poison” были самой известной местной группой, олицетворявшей собой всё то, что мы ненавидели в лос-анджелесской музыкальной сцене. В самом начале нашей карьеры у нас с “Poison” были запланированы совместные концерты на разных площадках, но всякий раз возникала какая-нибудь острая проблема. Кажется, однажды они вовсе не явились на концерт, и нам пришлось отыграть два сета, чтобы заткнуть образовавшуюся в концерте «дыру». А в другой раз организаторы концерта из-за какой-то подозрительной выходки “Poison” в последнюю минуту выдернули из программы наше выступление (pulled the gig).
Один из наших незабываемых концертов той эпохи мы отыграли на фестивале на открытом воздухе, названном «Уличная сцена» (“The Street Scene”). Фестиваль проходил в самом центре Лос-Анджелеса на шести или семи сценах, которые были установлены в нескольких городских кварталах. Мы впервые играли на «Уличной сцене» – был 1983 год. Мы, как это было запланировано, должны были выступать на разогреве “Fear”, единственной лос-анджелесской панк-группы, которая мне по-настоящему нравилась. Мы приехали на фестиваль на «олдсмобиле» Дэнни и выгружали нашу аппаратуру на автомобильной парковке, специально предназначенной для музыкантов, когда заметили, что в нашу сторону бежит огромная толпа (sea) людей. Когда толпа пробежала мимо нас, мы вновь продолжили выгружать оборудование. Люди буквально пронеслись мимо нас на предельной скорости – мы понятия не имели, от чего они бежали. Казалось, за ними гналась Годзилла или какой-нибудь парень устроил пальбу из дробовика. Мы не могли понять, что же случилось, пока, наконец, не подошли к сцене и поняли, что от сцены ничего не осталось – фанаты “Fear” устроили такую бучу (зд. overzealously rioted), что снесли саму сцену ещё до того, как на неё поднялась группа.
Наш менеджер Вики и я бродили среди этого огромного беспорядка, пытаясь выяснить, найдётся ли для нашей группы место (slot) в программе выступлений. Мы протискивались от сцены к сцене, разговаривая с организаторами, выясняя, куда втиснуть наше выступление (looking for an opening) пока такая возможность нам не подвернулась – выступить после группы “Social Distortion”. Нам это не казалось самой блестящей идеей – играть после местной панк-группы, у которой – преданные влюблённые поклонники, но, как оказалось в действительности, это был один из лучших концертов, которые мы давали.
Публика целиком состояла из панк-рокеров, всё ещё жаждавших крови после выступления “Social Distortion”. Мы поднялись на сцену и принялись (ripped into) за сет-лист. И первые двадцать, тридцать секунд выступления показали, что наш концерт будет ничем иным как состязанием по плевкам, которое началось между нами и первыми пятью рядами – фанаты “Social Distortion”, мать их, просто плевали на нас, а мы отвечали им тем же. Это было весело и незабываемо отвратительно: я помню, как отправился на ту часть сцены, где стоял Иззи, и встал позади него, а Иззи продолжал переплёвываться с публикой – такой группой мы и были! Мы были упрямыми (we were tenacious) – не имело значения, что вытворяла та или иная публика, мы отплачивали им тем же. К концу нашего выступления противостояние двух упрямств (зд. war of wills) превратилось в, мать его, сущее веселье. Отыграв сет, мы были покрыты с ног до головы зелёной слизью, а принимая во внимание, что на улице было тепло и я выступал без футболки, а солнце высушило плевки, то эта слизь стала отвратительно вонять. Но какое это имело значение! Меня было невозможно пронять (impenetrable) – в тот момент я был во власти энергетики нашего выступления.
Следующее наше выступление на «Уличной сцене» тоже было примечательным, но только совсем по другой причине. В той череде выступлений (зд. go-round) нас поставили на «разогреве» “Poison”, которые как хедлайнеры выступали на одной из больших сцен. На тот момент это должно было стать нашим самым заметным (high-profile) выступлением, и мы были готовы смести “Poison” со сцены. Но, в конечном счёте, нам это и не понадобилось: мы просто поднялись на сцену и заиграли, и все просто посходили с ума, карабкаясь на подмостки и в возбуждении раскачивая сцену взад и вперёд (to and fro). К тому времени, как мы закончили, парни из пожарной команды (fire marshals) решили прикрыть площадку. Я помню, как на сцену во всём своём блеске (in their glitter) выкатили “Poison”, намеревавшиеся играть, но оказавшиеся лишёнными такой возможности. Мне доставило удовольствие наблюдать разодетых “Poison” без сцены, на которой можно было бы выступить.
Но вернёмся к героину… в течение нескольких недель, которые прошли с тех пор, как мы с Иззи впервые попробовали героин и провели весь день в розовой спальне той девки из средней школы Ферфакс, у меня появилось новое увлечение, и я твёрдо решил (was dead-set) наслаждаться своим «медовым месяцем»*.
В то время Ивонн была единственной, кто проявлял неподдельную озабоченность к моему здоровью – Ивонн, казалось, была не из этого мира. По её мнению, было очевидно, что я легкомысленно бреду к краю бездны. Какое-то время мы то встречались, то вновь разбегались, но как-то раз она позвонила мне и предложила вместе пообедать в ресторане «У Мэла» (“Mel’s”) на бульваре Сансет. Я мог поклясться – она
